Странно было быть не мастером над куклами, а одной из них. Когда улеглась первая волна эмоций – оскорбленного эго, холодной злости и возмущения вскрывшимся обманом, - Христиан-Элиас начал даже находить в ситуации Сторибрука нечто поучительное и полезное для себя. Взгляд не сверху, но изнутри часто открывает новые грани понимания; так что не прошло и нескольких часов после того, как миссис Мишель Нильсен разъяренной бестией вылетела из дома куда глаза глядят, а ее супруг уже бродил по весенним солнечным улицам городишки и с детским любопытством слушал, как глубоко под землей ворочаются по заброшенным каменным шахтам шестеренки огромной шарманки – механизма, выстроившего и поддерживающего этот кукольный город на протяжение десятилетий. Поскольку бремя ложной памяти было снято, и весь принцип проклятья был нарушен, он предполагал, что с минуты на минуту Сторибрук начнет рушиться, но отчего-то этого не происходило. Гомонящие оглушенные люди продолжали стекаться к башенной площади, судорожно и бестолково пытаясь отыскать в толпе потерянных близких. Дроссельмейер, наоборот, шел в сторону опустевшей окраины, изредка останавливаясь, чтобы убрать с проезжей части брошенный велосипед или детскую игрушку. Фасады коттеджей, хранящие угрюмую тяжелую печать, смотрелись растерянными, а лавка мистера Голда, у которого буквально неделю назад он покупал новые струны для клавесина, была предсказуема закрыта. В такое время у мага, конечно, были свои неотложные дела. Христиан заглянул и в пустой бар, где без помощи бармена налил себе стакан плотного, с ярко-выраженным хлебным вкусом портера – единственно приличного в этом месте; а допив и задумчиво переведя дыхание, прошел еще немного и почти что виновато вошел под молчаливые и мертвые запыленные своды кукольной мастерской, которая для профессора Александра Нильсена была лишь обузой.

Какое-то время он еще не был уверен до конца, но когда под землей забилось сердце, а к его протянутой ладони с верстака неловко и заспанно потянулась навстречу деревянная, с шарнирными суставами рука, он знал уже точно: Сторибрук остается, и они вместе с ним.

Что до Мишель и брака, который предположительно должен был сделать его несчастным, то Христиан принял все легче, чем ожидал от себя сам. Верно, Пирлипат сначала была одной из его любимиц, а позже стала предательницей и венценосной пустышкой, способной даже его вывести из себя своим тупым узколобием. Верно, он сам не был создан для женитьбы, хотя никогда не чурался женщин. И верно, вся их история любви девочки из хорошей семьи и преподавателя-датчанина на двадцать лет старше была чистой воды ложью. Но эмпирический опыт совместной жизни не был иллюзией, и никуда не испарился от возвращения реальных воспоминаний. Судя по воплю «не смей и на милю ко мне приближаться!», которым Пат окончила обеденную сцену, она собиралась справляться с произошедшим своим излюбленным способом – топать ногами и отрицать любую модель мира, кроме своей собственной, но Дроссельмейер был более зрелой личностью и знал, что при таком подходе проблема расслоения личности сама собой никуда не денется. Он не считал, что им надо сойтись обратно и продолжать жить как ни в чем не бывало. Он всего лишь считал, что из заклинания слов не выкинешь.

Пытаться наладить контакт первым Александр не стал, потому что пока женщина не остынет, любые увещевания бесполезны. Он позвонил Мишель на работу и оставил на автоответчике сообщение о том, что съезжает в мастерскую и оставляет дом в ее распоряжении – не мог же он продолжать жить дома, когда она спала на диване в своем приюте. Спустя два дня дом стоял по-прежнему пустым, и Александру пришлось забрать в мастерскую и собак. Возвращаться он не стал из принципа, а еще потому, что с головой ушел в слишком давно оставленную работу.

Он заходил лишь иногда, вот как сегодня. Дом, в котором с большим трудом угадывался особняк, где их с Пирлипат застало проклятье, впитал в себя немалую магическую силу, и теперь все больше проявлял свой собственный характер, а потому следовало изредка проверять, не сильно ли он озорничает. Кроме того, Дроссельмейер не мог полностью отказаться от сторибрукской привычки готовить на собственной кухне, и даже невольно восхищался стойкостью духа (вернее – бараньей упрямостью) Пирлипат, продолжающей испытывать городской общепит.

Он услышал, как она спорит с домом, еще до того, как увидел за поворотом коридора включенный на кухне свет, и не отказал себе в удовольствии понаблюдать. То, что испугало Мишель своим звуком, было семейной фотографией в рамке, сердито стукнувшей о стену, но в компенсацию, - хотя скорее потому, что здесь был Александр, - вырвавшаяся из ее рук бутылка упала на подушку, соскользнувшую со стула прямиком под нее.

- Кьянти шестьдесят первого, - прочитал, прищурившись на этикетку, Дроссельмейер, и без комментариев поставил на стол точно такой же бумажный пакет и точно такую же бутылку. После чего потеснил Пирлипат, проходя мимо нее к раковине. – Что готовишь, дорогая?
[AVA]http://storage2.static.itmages.ru/i/17/1101/h_1509558093_1963533_7de2d7fb1d.gif[/AVA]

Отредактировано Alexander Nielsen (2017-11-16 23:18:56)