Слегка перегнувшись через борт, Дроссельмейер опустил ладонь в воду и подумал, что мог бы здесь остаться. Не сейчас, но когда-нибудь.

Лодка, сделанная из материала, похожего на подсвеченную изнутри слоновую кость, везла его по тихому и гладкому лепестку залива. На оставленном позади берегу уходили в облака белые башни, увитые гроздьями стеклянных внешних переходов и ветвями мостов, соединяющих воздушные площадки. Сердце Атлантиды по-своему напоминало диковинный сад, и Христиану понравилось бродить среди движущейся цветочной резьбы и листать книги в зевах каменных орхидей, однако по старой памяти он предпочитал живые растения искусственным, а потому и плыл сейчас к маленькому причалу, почти невидимому среди плакучих ив впереди, на другой стороне залива.

Чародей был один. Его племянник Алоис, пришедший в Золотой Город вместе с ним, остался в башнях вместе со своими сверстниками, очень легко принявшими смертного в свою компанию. Сегодня они обещали показать ему какой-то летательный аппарат и даже научить летать самому, так что он умчался из гостеприимно предоставленной комнаты прямо на рассвете, ничего не съев и даже позабыв меч, чего с ним раньше никогда не случалось. Конечно, Алоису было с чего быть в восторге – самое великолепное сооружение, которое ему довелось видеть до этого, был замок мелкого короля с золотыми канделябрами и ужасной мазней, претендующей на звание фамильных портретов. Он даже не побывал еще в Валь-Миракле, который Христиан считал сравнительно цивилизованным по меркам Зачарованного Леса; честно говоря, ко вчерашнему вечеру Дроссельмейер подумал, что племянник не захочет идти никуда дальше, а у него не будет права его заставлять. Его это беспокоило, поскольку он знал, что идеальный мир без единой ложки дегтя – это утопия, и не верил, что Атлантида своей ложки лишена. Сам он, однако, мелкого шрифта пока точно прочесть не мог, и ему не бы не хотелось оставлять Алоиса здесь, не представляя полной картины. Но он недооценил одержимость Алоиса своим венценосным пророчеством: вместо того, чтобы начать упрашивать его задержаться здесь подольше, он вслух размечтался о том, что как только исцелит принцессу Пирлипат и станет королем, то тоже заведет летательные аппараты и открытые для всех библиотеки.

Дроссельмейер не стал его разочаровывать, но он был почти уверен, что, покинув Атлантиду, племянник не сохранит о ней воспоминаний. Он слишком молод, горяч и амбициозен, а место, подобному этому, должно строго оберегать свои тайны и сады. Существовало лишь два способа прийти сюда: по праву крови, то есть быть рожденным от атланта за пределами мира, - в таком случае за гостями следили очень пристально, - или по личному разрешению Мастера-демиурга. Христиану повезло – у него было и то, и другое. Он не стал использовать первый путь – проливать каплю крови на озерную гладь, которой только-только коснулся лунный свет, поскольку после одного случая на войне с ограми питал предубеждение к любым кровавым ритуалам. Вместо этого он сразу попросил проверить его помыслы, и вскоре озеро отразило Золотой Город во всем его великолепии. Алоиса впустили вместе с ним, но дали понять, что поступки юноши – его ответственность.

Вчера в башнях Христиан задал вопрос о проклятье Пирлипат, и теперь ждал решения о том, позволят ли ему забрать в Зачарованный Лес атлантский артефакт, а в ожидании и решил взглянуть на сады, притянувшие его взгляд еще тогда, когда он смотрел на панораму Атлантиды с поднебесной площадки. Женщина в обычных здесь льняных одеждах, распоряжающаяся на пристани, сказала, что хозяйка сада сможет принять его сегодня, но можно и не рассчитывать, что владения Эмили Джейн удастся обойти за один день. Дроссельмейер ответил улыбкой на улыбку.

Когда лодка причалила к мосткам, он сошел на доски и выбрался на берег. В ветвях у уводящего вглубь зеленого коридора висели фаянсовые колокольчики, нить от которых тоже тянулась к соседнему стволу и дальше. Позвонив, Христиан остался подождать и прислушаться к деревьям.

[AVA]http://storage2.static.itmages.ru/i/17/0508/h_1494245751_9995244_14f493d68b.jpg[/AVA]

Пожалуй, только в Стране Чудес травы и цветы были еще разговорчивее, чем здесь, но Христиан не допустил бы бестактности сравнивать их между собой. В Стране Чудес в стеблях и стволах ему виделись чернильные линии, в соцветьях – крючки цифр, в плодах – полости логических загадок и парадоксов. В своей, казалось бы, детской крикливости они олицетворяли чистую мысль и чистый разум, и были тоже по-своему прекрасны, но, на взгляд Дроссельмейера, чересчур эфемерны и схематичны.
Сад же Эмили Джейн вырос от сердца и говорил от него – шептался, пересмеивался, ворковал на своем собственном наречии, похожем на тайные языки, которые изобретают некоторые пары близнецов еще во младенчестве. Каждая прожилка на каждом листочке здесь была полна души, и в немалой части – души своей хозяйки.

- Да вы же красавицы, - с чувством вернул он выражение расположения ближайшим ветвям, и не особенно смутился или захотел взять слова назад, когда среди ветвей оказалась и Эмили Джейн.

Эмили Джейн ему понравилась. Она была грустной, как зеркало темного пруда в ивах; ее печаль лежала глубоко в омуте и не давала на поверхность ни единой крошечной ряби. Ребенка в ней Христиану с первой минуты захотелось обнять, но сложно было сделать это без того, чтобы не потревожить гладь - женщину, которой она была.

- Разве ты создавала этот сад ради одиночества? - добро усмехнулся он, подмигнув каскаду: не стесняйся. - Зачарованный Лес стал гораздо молчаливее, чем был когда-то. Я живу не слишком долго, но кое-кто рассказывает, что когда-то он пел. Мне же с детства приходится стараться, чтобы добиться слова... Но ты не похожа на ту, что станет праздно грезить о чудесах другого мира, потому что приелись чудеса своего. О чем тебе нужно узнать - о людях или о магии, о королевствах или о теперешних войнах? Мне не хотелось бы отравлять цветение живокости разговорами о крови, но я попробую что-нибудь сделать с этим, если ты ищешь практики, а не метафизики. Ну а ты - покажешь мне место, с которого все началось?

Прямота Дроссельмейера была тяжеловесна, как он сам, но говорил он тепло.
[AVA]http://storage2.static.itmages.ru/i/17/0508/h_1494245751_9995244_14f493d68b.jpg[/AVA]

Отредактировано Alexander Nielsen (2017-05-12 23:07:08)

- Вот значит как, стало быть, мы с тобой земляки, - молчаливым наклоном головы Христиан дал понять, что прочел между строк то, что Эмили Джейн обозначила лишь чертами – «больше нет иного дома», - и не станет настаивать на подробностях, если только хозяйка сада сама не захочет их раскрыть.

Вот куда уходила глубина темного пруда – в Зачарованный Лес, где все было быстрее, шумнее и грязнее, чем в Атлантиде. Атлантида жила развитием, но столь размеренным, что на первый взгляд неопытному глазу казалась застывшей в вечности, а их родина отгорала быстро, потому и стремилась оставить след поглубже: страшными проклятьями, кровавыми войнами, историями любви, входящими в песни. Иногда масштаб был меньше, а события – рутиннее, но след от этого не становился слабее: смерть ребенка от болезни, смерть ослабевших стариков от голода в неурожайный год, не смерть, но потеря себя самого в пользу магии, обещающей так много и не дающей в итоге ничего. Эмили Джейн погрузила своей след на дно водяной толщи, а вокруг глади положила дерн и вырастила деревья, но он по-прежнему оставался там. Зачарованный Лес крепко держался корнями, а Демиург был не их тех, что выдирают корни.

- Законы природы мало где различаются: самые красивые сады вырастают на костях. Если твои владения зародились и разрослись из скорби, значит, ты повернула колесо и сумела сделать из смерти жизнь. Это не только успокоение души – это новое начало. О, я слышу, я опять морализаторствую, - согласился он, уловив, как поскучнел напев крадущегося вслед за ними ручья. Вода всегда даст понять, что ты слишком глубоко влез не в свое дело. – Хорошо, давай посмотрим. Каждый кулик вспоминает родное болото – мое в округе называют Утехой. Двадцать две курные избы на окраине рощи из красных дубов-великанов, одна площадь с рынком и одна чересчур хорошая дорога для карет, что заезжают к нашему мастеру-часовщику, моему учителю. Мое любимое время была осень – дубы пылали так ярко, что в солнечный день даже дома казались выкрашенными в алый, и древесная стружка пахла по-другому и была как червонное золото. После войны я разлюбил красный цвет, но стараюсь хранить детские воспоминания о том, как его любил.

Он нашел ладонью горящий в траве мак, по обыкновению, пожалуй, всех миров оттеняемый синей звездочкой василька и желтой гроздью ржаного колоса.

- Самые вольготные поля начинаются в долине Певчей реки, когда идешь из Чащ к столице Валь-Миракля. Вокруг видно на мили вперед; к лесам у меня больше лежит душа, но иногда, когда окажешься на равнине, возникает чувство, что мысль льется легче – ни за что не цепляется. В Валь-Миракле вместо васильков по обочинам дорог растет полынь и лаванда, и часто ровно по центру поля растет одно-единственное тутовое дерево. Их называют пастухами, или иногда еще грозовыми стражами. Если к такому подойти, то можно увидеть отблески молний, пробегающие по листьям. В столице Валь-Миракля с полтысячи мелких башенок - издалека кажется, что они принадлежат одному большому дому, и когда идешь к нему мимо полей, то создается впечатление, что в этом доме найдется для тебя место.

Дроссельмейер помолчал, решая, что дать третьим. Вдобавок к живым на ум шло множество мертвых мест.

- Пусть последним будет Митгардский хребет. На той стороне, через несколько рядов зубов-ущелий, лежит Эренделл, а этот смят в гармошку когда-то сошедшими ледниками и покрыт мхами, ельниками и туманами. Очень молчаливое взгорье; в дерновых землянках круглый год топят печи, пасут стада на высоких выгонах, живут без королей, сами по себе. В основании хребта, еще за пределами Митагрда, лежит одна зачарованная долина, где чародей-хозяин устанавливает погоду и время года по собственному настроению. Немного вычурный человек – хотя мы все это делаем, только внутри, а не снаружи… Давно мне не приходилось себя слушать, - он усмехнулся сам себе. – Племянник мой обычно говорит за двоих. Не передумала ли ты, Эмили Джейн? Я не стану настаивать, если для тебя самой это будет неприятно.

[AVA]http://storage2.static.itmages.ru/i/17/0508/h_1494245751_9995244_14f493d68b.jpg[/AVA]

Войдя в темноту, открывшую скрытую тропу, и пройдя с десяток шагов в ее сырой, шевелящейся прелым лиственным ковром утробе, Христиан подумал: это тот занесенный извне острый сор, вокруг которого перламутром и нарос остальной сад. Слой за слоем, поляна за рощей, каскад за прудом, звуки, складывающиеся в слова, слова, складывающиеся в песню. Там, снаружи, всё мерцало, дышало и смеялось - вразнобой на сотни голосов, но единым сердцем. Здесь всё угрюмо молчало, словно на дне того самого омута, под толщей холодной, плотно стоящей воды.

Эмили Джейн и вправду была его землячкой. Ни в одном закоулке белых галерей и ни на одном пролете ажурных колоколен столицы Атлантиды нельзя было бы найти такой знакомой горечи Зачарованного Леса. Даже само место показалось Дроссельмейеру смутно знакомым; впрочем, это могла быть просто видимость, тогда как ощущения его не обманывали. Горечь была от опустошенной, проклятой земли, окутывающие ветви тени - чем-то вязким и наполовину осязаемым.

Что ж, хозяйка сада честно его предупредила. Теперь он видел ребенка, которым она была, намного отчетливее. И был тем более удивлен, что она решила доверить ему это место. Удивление сменилось пониманием, лишь когда из болотной дымки выступил сломанный древесный ствол: сплошная рана, в которую превратилась упавшая яблоня, говорила о том, что непроницаемость тайны над истоком сада больше не имеет смысла.

Подойдя, Христиан тоже провел ладонью по коре, пропустил между пальцами обезвоженные, но еще зеленые мягкие листья, потом опустился рядом на колено, как у постели умирающего.

- Что ты за странная девочка. В тебе и весна, и осень одновременно, - ласково пожурил он, попробовав вдохнуть немного своей жизни. Листья под его рукой вытянули остатки сока из древесины и воспряли, налившись, но это был всего лишь отголосок прежнего цветения. Яблоня была все еще напоена магией, и жалобный тонкий голосок дремотно бормотал где-то в сердцевине, но помочь ей снова встать над туманом, в этих потайных, отдающих могильным покоем сумерках было и вправду невозможно.

- Да, ее время в этом саду окончено, - сказал он, поднимаясь. – Теперь на этом месте должно вырасти что-то новое. Но это не та смерть, что не оставляет ничего. И жизнь, и история остались в твоем дереве по-прежнему – они просто спят, как спали бы зимой под снегом. Так, как зацветала когда-то, эта яблоня больше не зацветет… но если дать ей другую форму, и жизнь, и история в ней продолжатся. Это случается чаще, чем можно себе представить.

Шагнув к Эмили Джейн, Дроссельмейер просто, без искусственных церемоний, взял ее лицо в ладони и прикоснулся губами к ее скуле – без каких-либо притязаний или какого-либо напора, но и не эфемерно. Естественно, как был естественен сад.

Кожа Эмили Джейн была теплой, но лежала под снегом.

- Если ты мне позволишь, то я сотворю ей эту новую форму.

[AVA]http://storage2.static.itmages.ru/i/17/0508/h_1494245751_9995244_14f493d68b.jpg[/AVA]