- ...А еще я от Веккьо слышал, что полковника де Лаваля раньше звали Душителем, - зачастил Отто тем возбужденным шепотом, на который он всегда переходил, когда нервничал. - Он тогда со своим отрядом внаем воевал, и любой, кто попадал к нему в плен, должен был за себя выкуп заплатить, а иначе кончали гарротой. Так-то. Потом ему грабить надоело, и он у себя в замке засел - черной магией заниматься да мальчиков портить. Королю это в конце концов надоело, и он Лавалю сказал - либо на войну отправляешься со всеми своими людьми, либо на четвертование.

- С ума сойти, Отто. Твоим языком да муку бы молоть, - усмехнулся Христиан. Под байки друга он закончил с первой обмоткой и приступил ко второй, как можно плотнее наматывая полосу коричневой холщовки вокруг голени. Офицеры носили сапоги, а вот солдатам их не полагалось. Впрочем, они были не в обиде: обмотки были легче, плотнее держали ногу, и двигалось в них сноровистее - по крайней мере, до первых серьезных морозов. В войне с ограми, которые ничего не видели, но очень хорошо слышали, легкость движения была в приоритете.

- Ну а что бы и не помолоть, раз уж нас собрались сгноить, - почти весело фыркнул в ответ Отто. Вот этот парень как раз был легче легкого: тощий, юркий, сам он о себе говорил - меня можно пришибить хворостиной, но я под ней проползу. С Христианом, который уже в шестнадцать клал в рукопашной на лопатки дюжего деревенского кузнеца, и не особенно любил болтать, он составлял разительный контраст. Потому они и сдружились.

Для разведки, задуманной полковником Лавалем, Отто подходил идеально. Дроссельмейера отправили вместе с ним, поскольку, по отзыву непосредственного командира, у него были более крепкие нервы, и он был менее склонен пороть горячку. Эта лестная характеристика отнюдь не означала, что командиру он нравился - превыше всего тот считал «сельского краснодеревщика» малым сильно себе на уме, - но исход назначения выходил одним вне зависимости от отношения.

- Ветер стихает. Может, повезет добраться по штилю, - сказал Христиан, кивнув на прощание часовому у верстового столба.

В лесу брезжил серый предрассветный полумрак. К полудню должно было прилично потеплеть, но пока что на примулах, уже распустившихся по полянам и прогалинам, лежал белый налет инея. Третьим довлеющим цветом был густо-багровый – им, как застоявшейся кровью, было измазано все небо на востоке. Дроссельмейеру подумалось, что солнце, продравшись сквозь эту массу, не сможет встать не оскверненным.
Именно туда, на восток, они и держали путь.

Расчет был засветло добраться до Живокости, ярмарочного городка у речной переправы. Раньше Христиан приезжал туда с семьей дважды в год, на весенний и осенний праздники, и помнил, что в детстве очень дивился тому, что все дома там были построены из камня, и ни одного из дерева. В рыночные дни мощеные улочки всегда были переполнены людьми и цветами, но сейчас в Живокости не осталось ни одного живого человека. Основные силы армии сюда не отправили, и кто-то ушел в леса, кто-то покинул город по реке, а оставшиеся умерли внутри его стен. Ограм не нужен был выкуп - пленных они ели на месте или увозили на капище. От разведки требовалось выяснить, оставили ли зеленокожие в городе гарнизон, и если да, то какой численностью. Обычно они быстро бросали человеческие руины, но здесь был мост и безопасный брод через реку, которую сейчас уже нельзя было перейти по льду - со дня на день он должен был вскрыться.

Ледоход на Лорельне, с триумфальным грохотом несущий голубые глыбы в сером бурлящей потоке, всегда был сигналом к началу весеннего праздника.

- Мы с Гретхен хотели в Живокости свадьбу сыграть, - словно услышал мысли Христиана Отто. - У нее там много родственников было.

- Не спаслись?

- Да кто ж знает, не получал вестей. Слава феям, Гретхен далеко отсюда, а то как подумаю про эти головы, которые будут там на пиках...

Дроссельмейер промолчал. Разрушенный город с частоколом пик у ворот был потерей и несчастьем, но сейчас для них самым страшным был не он, а то, что лежало по другую сторону моста, через который им было приказано перебраться вне зависимости от наличия гарнизона. На землях по правому берегу Лорельна хозяйничали огры, и чем ближе к капищу, тем их было больше. Будет сложно подобраться вплотную, не став при этом частью окрашивающего небо кровавого марева…

***

Огров в Живокости Отто, забравшись на разделяющую лес с полем сосну, насчитал восемь, не учитывая тех, что могли находиться внутри ратуши – единственного достаточно просторного для них строения. Двое у ворот, четверо у моста, еще двое медленно бесцельно бродили между домов с сорванными крышами.

- Тихо не пройдем, - резюмировал он, спрыгнув на землю. – А пройдем с шумом, так обратно нас будут ждать прямо с чаном посреди моста. На мой взгляд, Кристо, мы в полном дерьмище.

- Пойдем с шумом, - вздохнул Христиан. – Переберемся, отсидимся на дереве, пока будут рыскать, и двинемся дальше. А обратно придется сделать крюк до низины и перейти по льду, там он еще должен выдержать.

Отто пожевал губами, видимо, прикидывая, нельзя ли сделать крюк и в этот раз, но сам же отмел эту идею: наверное, подумал о том, что сделает за три дня задержки (лагерь снимался через два) Лаваль с юношей его хрупкого сложения.

- Идет, - кивнул он. – Но только если мне не придется кидать камни в качестве отвлекающего маневра. Давай… сделай что-нибудь волшебное.

- Пугала, - откликнулся Дроссельмейер, глядя поверх его головы на черно-белое рыхлое поле. Сбитые крест-накрест жерди в тряпье с надетым сверху битым горшком неприятно напоминали страшный частокол у ворот. – Берем по одному и через стену.

Отто единственный знал о его способности оживлять вещи. Он узнал случайно, застав его с поличным, и Христиану стоило больших усилий разуверить его в том, что он великий чародей и при желании способен выиграть войну в одночасье. Каким бы длинным ни был язык друга, секрет он сохранил, за что Дроссельмейер был ему очень благодарен.

Им удалось без переполоха пробраться почти до набережной площади. На параллельных улицах, соединенных сквозным проулком, они прислонили пугала к стенам, и через некоторое время тишину Живокости нарушил громкий стук по брусчатке: словно кто-то одноногий размеренно, но энергично прыгал от площади вглубь города. Можно было поставить, что это движение и эти звуки ограм не понравятся, и… Людям повезло – через минуту по обе стороны от их проулка по улицам прогрохотали зеленовато-серые туши, обдающие смрадом гнилого мяса. Все четверо. К счастью, охранять руины не оставляли умных.

Они почти добрались до конца моста, - впереди уже были видны спасительные деревья, когда из оставленной позади Живокости послышался гулкий звук костяного рога. Спустя короткий промежуток времени с востока раздался ответный знак. Друзья переглянулись: все-таки с шумом. Прятки предстояли долгие.

[AVA]http://storage8.static.itmages.ru/i/17/0410/h_1491820759_1202251_d836c0d9b3.jpg[/AVA]

Отредактировано Alexander Nielsen (2017-04-10 13:39:42)

Именно эти кусты приглянулись Христиану тем, что буквально за несколько секунд до того, как изменить направление, он расслышал в противоположной стороне хруст веток, который мог произвести только Отто. Пытался ли он отвлечь внимание преследователей от товарища или оступился случайно, сейчас не имело значения. Христиан резко свернул, чтобы раздвоить звук и, возможно, заставить огров хоть немного замешкаться, и здесь влетел во что-то или в кого-то, скрытого возникшим из ниоткуда лиловым дымом. Все произошло стремительно: падая, он еще чувствовал позади гнилостную вонь и отдающиеся по земле дрожью шаги, и даже успел подумать, что если не поднимется сейчас же, то его просто растопчут. Однако когда спустя мгновение он достиг размокшей грязи, все еще окутанный той же фиолетовой порошковой взвесью, все было уже иначе. Земля изменила уклон и швырнула его под откос вместе с невидимым случайным попутчиком; короткий полет окончился чавканьем, хрустом ломающегося льда и внезапной тишиной.

Огров наверху больше не было.

Еще через пару секунд Дроссельмейер понял, что огры находятся там же, где и прежде, а вот он неведомой силой переместился совсем в другое место. С уходящих вверх берегов оврага уже сошел снег, и обнажившийся чернозем с торчащими корнями растущего вкривь и вкось дерева казался красновато-бурым. На дне на две ладони стояла вода вперемешку со льдом и снегом, и все это крошащееся кашеобразное месиво было бледно-розовым, как разведенное вино – или как место забоя свиньи, которое хозяйка наскоро оттерла, а грязную воду выплеснула в огород.
А наверху, почти цепляясь за острые верхушки деревьев, наползало еще одно тяжелое, начинающее сочиться сукровицей облако.

В попытке не промокнуть до последней нитки, - ночью все это замерзнет и закостенеет, - Христиан вскочил на ноги и машинально помог подняться человеку, которого он слегка придавил. Вздернуть того в вертикальное положение не составило ни малейшего труда, поскольку в комплекции он уступал даже Отто, зато при взгляде ему в лицо первой мыслью было, не встретил ли Христиан какого-то чрезмерно ссохшегося вражеского шамана – настолько нечеловеческими были его глаза без белков и железно блестящая кожа.

Дроссельмейеру приходилось раньше видеть магов, вытаскивающих из воздуха вещи с такими же клубами дыма – к мастеру Джеппетто регулярно приезжали придворные волшебники. Ему никогда не хотелось ни заговорить с одним из них, ни попросить научить его их приемам. Он чувствовал, что его собственная магия – другая, и что он на них не похож. Не был похож на них и незнакомец. Зато он был похож на страшную сказку, которую однажды рассказал вьюжной зимней ночью при свете коптящего огарка Джимини. Это была история о том, как он стал из человека сверчком, и как родители мастера Джеппетто, тогда еще ребенка, навсегда превратились в кукол, выпив зелье Темного Мага. Темный вовсе не показался Христиану злодеем в этой трагедии – в гибели родителей Джеппетто был виноват только сам Джимини, его глупость и жажда волшебного решения проблемы, которую можно было бы решить проявлением характера. Но все же он помнил, с каким страхом сверчок говорил об этом колдуне, его прялке, ткущей золото, и о его власти над именами.

От уютной, пахнущей стружкой мастерской, и рассказов о магии и исполнителях желаний Христиана сейчас отделяли окопы, вечная грязь и размазанные по земле останки сослуживцев. И все-таки, в довершение ко всем бедам сегодняшнего вечера, он кажется действительно столкнулся с Темным.

- Прости, что помешал, - Дроссельмейер автоматически выбрал тон, которым до войны говорил с деревьями. Древесина намного восприимчивее к человеческому голосу, чем кажется. И гораздо лучше оживает, если проявить немного уважения. – И спасибо за избавление, даже если оно вышло случайным. Скажи, мы далеко от того места, где переместились? Мне, - схватившись за ствол растущей на кровавом скате осины, он подтянулся и выбрался на твердую землю, - нужно вернуться за товарищем.
[AVA]http://storage8.static.itmages.ru/i/17/0410/h_1491820759_1202251_d836c0d9b3.jpg[/AVA]

Дроссельмейер выслушал мага до конца, переводя взгляд с его худой фигуры, расхаживающей по оврагу словно цапля, выискивающая лягушек, на грозовой горизонт. При цифре «двадцать-двадцать пять миль» он почувствовал приступ тошноты. Они с Отто вышли затемно и шли весь день, чтобы успеть перебраться через Лорельн по свету, а отдохнуть уже на другой стороне на деревьях (план, провалившийся потому, что их учуял патруль, который и загнал Христиана в колдовское облако перемещения). Мысль о том, чтобы без перерыва отмахать еще один дневной марш и оказаться в том же самом месте, была утомительна сама по себе. Что хуже, он терял время, которого у Отто, возможно, не было – здесь Румпельштильцхен был прав.

Отто бы ради него согласился на предложение колдуна не раздумывая. Даже обрадовался бы, что убьет одним выстрелом двух зайцев: «авось повезет», и товарища выручит, и на капище полюбуется, и все принесет Лавалю на блюдечке. Дроссельмейер не считал себя худшим другом. Он просто был не из тех, кому «авось повезет». И контракт Темного явно был написан не под него и не для него.

Конечно, ему хотелось выбраться из этих дебрей при помощи магии – в конце концов, магия уже была вмешана в эту историю. Здесь был соблазн и необходимость гораздо сильнее, чем у сверчка Джимини, неспособного покинуть родителей-мошенников. Однако…

- Все не совсем так, - сказал он, повысив голос, чтобы перекрыть порыв ветра. – Я не знаю наверняка, жив ли он. Патруль был зол и раззадорен, и если его схватили, то могли растерзать на месте. В таком случае мне нет смысла лезть в самое логово – это верная бессмысленная смерть. Сначала мне нужно вернуться на место и найти какие-то следы…

Христиан умолк, сочтя, что магу не так уж интересен и нужен ход его рассуждений. Говоря о возможной смерти Отто, он не дрогнул, просто возведя стену между собой и планами друга сыграть с Гретхен свадьбу в Живокости; но он также знал, что если найдет подтверждение тому, что тот может быть жив, то не попытаться спасти его будет неправильно.

- Я не могу согласиться на твое предложение, - он с сожалением покачал головой. – Я не имею представления, что ты делаешь в этом лесу, какую выгоду ты получишь от того, что поможешь мне, и почему никто не должен знать о том, что ты здесь. Кроме того, мне говорили, что любая магия имеет свою цену, и обычно эту цену платит не один человек. Это слишком слепая сделка.

Он смахнул с лица первую тяжело упавшую каплю. Вода вокруг Румпельштильцхена запузырилась, словно под мелким градом. Первая гроза по весне.

- Есть шанс, что ты просто вернешь меня на прежнее место, и мы вернемся каждый к своему делу?
[AVA]http://storage8.static.itmages.ru/i/17/0410/h_1491820759_1202251_d836c0d9b3.jpg[/AVA]

«О, - подумал Христиан удивленно, моргнув от внезапно начавшегося мельтешения, - он и вправду любит контракты».

Казалось, после того, как он произнес слова отказа, в Румпельштильцхене, как в часовом механизме, сработал триггер, заставивший стрелки побежать в два раза быстрее и громче, чем прежде. Это был не спортивный азарт городского ловеласа, увивающегося за девицей тем сильнее, чем она холоднее – в этом скорее проступала мания картежника, который просто не может жить без игры и способен поставить на кон дом своей матери, лишь бы продолжать. С той разницей, что этот картежник не проигрывал. Теперь Дроссельмейер видел, почему Джимини так боялся Темного – в нем было ощущение дьявольской силы, так и стремящейся вытянуть и вывернуть наружу самые неприглядные слабости собеседника. Сейчас, когда он перешел на задушевное убеждение, Христиан затруднялся сказать, стремится ли он к этому выворачиванию из чистого удовольствия или из озлобленности на человеческий род, но пока он только начинал к нему присматриваться.

Стоит сказать, что несмотря на осознание опасности и вынеся излагаемые объяснения в отдельные рамки, Дроссельмейеру было попросту интересно наблюдать мимику колдуна – настолько она была выразительна и… бутафорна. Он даже пожалел, что встретил его в момент, глубоко не подходящий для зарисовок; раньше он так ухватывал всех, кто казался ему интересным, и в его угольных набросках был и ловелас, и картежник, и множество других приезжих и знакомых. Все эти движения, характерные выражения, говорящие о человеке больше слов – он думал, что когда-нибудь использует их в своих работах, однако сейчас это выглядело очень далекой и зыбкой перспективой. Прямо здесь и сейчас была только разъезжающаяся под обмотками мокрая глина и гроза, гнущая ветви так, что они то и дело норовили хлестнуть по глазам.
За то, что этого еще не произошло, как и за сухую одежду, вероятно, тоже следовало благодарить Темного.

- Нет, я просто его не говорил, - без обиняков откликнулся на кокетливое «за дождем не расслышал» Христиан. – Меня зовут Элиас.
Он не назвал полного имени, но и не солгал, по сути, поступив так же, как поступал с ним Румпельштильцхен. Тот выбирал для сути ответов очень общие выражения, и вряд ли потому, что хотел таким образом сократить очень длинный рассказ. Это был старый прием всех ярмарочных гадалок – сказать что-то обтекаемое, в чем может быть доля правды, и никто не сможет назвать это обманом или шарлатанством. Безоговорочно поверить во что-то, равно как и зацепиться за что-то в сказанном было трудно, кроме, пожалуй, слов «научный интерес». На кого-на кого, а на теоретика Темный был не похож.

- Сначала ты дал мне крупное сито, а теперь – сито поменьше, но мелкий шрифт по-прежнему просыпается, - Христиан счел бы эту игру даже увлекательной, если бы они не играли на время Отто. - Если бы дело было только в том, что я напоминаю тебе кого-то, то ты бы обошелся без этих ритуалов, или просто исполнил бы мою просьбу. Значит, это либо контракт ради контракта, либо контракт ради выгоды.

У Дроссельмейера не было выбора – раз у него был шанс договориться с магом на помощь, которая принесет пользу, а не вред, то он должен был этот шанс использовать. Категоричный отказ от любых переговоров означал бы практически отказ от попытки помочь Отто – и Темный, конечно, это знал. Негласно установленные правила предполагали, что он должен продолжать пытаться отыскать подводные камни, чтобы в конце концов на что-то согласиться. Поэтому Христиан решил свернуть от сценария в сторону.

- Этот человек, о котором ты говоришь. С ним, верно, случилось что-то плохое, раз ты помнишь его до сих пор. Его убило что-то? Огры – или магия?
[AVA]http://storage8.static.itmages.ru/i/17/0410/h_1491820759_1202251_d836c0d9b3.jpg[/AVA]

Несколько секунд, в течение которых Румпельштильцхен держал паузу, Христиан раздумывал, не слишком ли он перегнул палку с откровенностью ответа: второй отказ колдун мог воспринять совсем не так ласково, как первый. В какой-то момент показалось, что так оно и будет, но внезапно обошлось. Вместо того, чтобы магией зашвырнуть упрямца прямо под ноги ограм, Темный поступил как ребенок, обиженный тем, что с ним играют без нужного пыла – окатил обидчика холодной водой.

Дроссельмейер поежился, потому что дождь тут же просочился под ворот потяжелевшей вдвое куртки, но вместе с тем невольно улыбнулся. Хорошо бы, если бы это на самом деле было так. С детьми он ладил гораздо лучше.

Стало быть, магу было все еще интересно. Христиан уже осознал, что в покое тот его не оставит – он не мог рассчитывать даже на то, что в конце концов Темный плюнет на несговорчивого малого и просто оставит его здесь, в двадцати верстах от цели, вернувшись к своим «исследованиям». Раз уж он за него взялся, то все должно было закончиться либо соглашением, либо наказанием за дерзость, причем, возможно, даже не столько потому, что Румпельштильцхену так хотелось, а потому, что так было положено. Но Христиан не верил в безвыходность своего положения. Темный не казался ему абсолютным злом (честно говоря, он сомневался, что зло вообще существует в чистом виде), и разума в нем было гораздо больше, чем показной взбалмошности. И если в Дроссельмейере не было того рода человеческой глупости, которую колдун так стремился вывернуть и заставить работать против самого человечества, то разве невозможно было разрешить ситуацию третьим способом?

Он как раз думал о том, родился ли Румпельштильцхен с чародейским могуществом, или получил его позже, как с удивлением начал понимать, что на этот раз колдун откровенничает. Глядя на него, сложно было даже представить, что тот человек, о котором он говорит – это он сам, однако Христиан как раз смотрел не на него, а под ноги, чтобы не оступиться, и слышал только голос – нарочито язвительное и нарочито поучительное повествование. Таким тоном рассказывают о своем собственном опыте люди, потратившие немало времени на то, чтобы разложить, обдумать, перетасовать и рассмотреть свои поступки под всеми углами, чтобы обнаружить, что угол все равно всегда был один. Когда это было? Мастер Джеппетто был ребенком не меньше пятидесяти лет назад, и уже тогда Темный был тем же исполнителем желаний, что сейчас. А войны с ограми тянулись испокон веков и тоже не давали подсказок. Возможно, это было очень, очень давно, но…

Но последнего вопроса Христиан не понял, хотя слушал очень внимательно. Если это была притча с подвохом, то он его не разгадал. Может быть, колдун подводил к тому, что сделка – это как попытка обмануть судьбу, заранее обречена на провал, но все равно стоит попытки, если ты по-настоящему кем-то дорожишь? Пожалуй, это была бы какая-то уж слишком изощренная ловушка.
Но все же – а как здесь можно отнестись?

- Мне кажется, не только я мог бы напомнить тебе этого человека, - он убрал с лица налипшие мокрые пряди, теперь, без защиты, с трудом слыша себя за шумом ливня. – Я бы тоже попытался обмануть судьбу, но разве хоть кто-нибудь, узнав такое, сел бы смирно ожидать исполнения пророчества? Его лишили выбора поступить как-то иначе. Если бы у меня был ребенок… мы вряд ли бы здесь сегодня встретились.

Он хотел добавить что-то еще, но очередной раскат грома прозвучал иначе, чем предыдущие. Гроза и сгущающиеся сумерки должны были помочь ему, но в результате помогли другим: он едва успел отскочить назад, как на место, где он только что стоял, рухнуло выкорчеванное с корнем дерево. На открывшейся впереди прогалине молчаливо возвышался под барабанящими струями камень-обелиск, украшенный наверху связкой выбеленных черепов. Земля вокруг него была вытоптана и утрамбована так недавно, что ее еще не успело размыть.

Дроссельмейер сжал в руке кинжал, но было поздно.
[AVA]http://storage8.static.itmages.ru/i/17/0410/h_1491820759_1202251_d836c0d9b3.jpg[/AVA]

Христиан едва-едва успел понять, что сила, спасшая его, вновь была Румпельштильцхеном, и в этот раз она выдернула его из-под огрской палицы не случайно, а намеренно, что в случае выживания гарантировало ему гораздо больше загадок на сообразительность. Однако думать об этом уже не было возможности. Проехав пару метров на спине по грязи, как по льду, он не успел вскочить на ноги, как буквально в пятнадцати сантиметрах от его лица в землю с силой нескольких центнеров ударила шишковато-ороговевшая наковальня из плоти.

Его с ног до головы окатило градом комьев земли, словно кто-то заживо начал закапывать его могилу. Смрад был нестерпимым. На секунду инстинктивно зажмурившись, чтобы защитить глаза, Дроссельмейер перекатился, уходя от следующего «притопа», метящего размозжить его голову в лепешку вместе со всей верхней частью туловища. Удар! Удар! Удар! Вокруг него как будто разрывались снаряды с горючей смесью, только вместо химикатов была огромная колонна мышц и мяса.

Что помешало Темному, раз уж тот решил помочь, использовать против огра магию и заставило его вместо этого швыряться камнями, приплясывая мальчишкой-пращеносцем, Христиан так и не понял, однако дареному коню в зубы предпочел не смотреть. Воспользовавшись тем, что чудовище отвлеклось на более раздражающего противника, он наконец сумел подняться. Сумасшедше заколошматившееся во время метаний по земле сердце мгновенно, как всегда случалось с ним в критических ситуациях, восстановило ровный ритм. Все было в порядке, нож остался у него в руках.

За двести лет в приемах ближнего боя с ограми ничего не изменилось. Задержав дыхание (в эту секунду зеленокожий разъяренно взревел, получив в переносицу осколком собственного снаряда), Дроссельмейер подскочил сзади и хладнокровным движением мясника полоснул ногу монстра чуть выше щиколотки. Кожа и сухожилия у огров были прочными, кое-кто в полку сказал об этом: «как головы рубить», и резал он со всей силы.

Огр взревел второй раз. Повернулся, выбросив вперед огромную ручищу, едва не загреб этим движением отшатнувшегося Христиана, и совершил ошибку – шагнул порезанной ногой. Огромный вес обрушился на разорванные сухожилия, и чудовище рухнуло на одно колено.

Скупо рассчитывая движения – у него не было скорости Румпельштильцхена или вертлявости Отто, оставался только расчет, - Дроссельмейер кинулся огру на спину, предпочтя это маневру с глазницей: в противном случае пришлось бы подходить спереди, а руки у врага были в полном порядке. Схватившись за бугристое плечо, он успел полоснуть лезвием по серому горлу и увидеть хлынувшую наружу кровь, однако не успел понять, достаточно ли этого. Огр резко откинулся назад, чтобы раздавить его спиной о землю; оттолкнувшись и выронив скользкий нож, Христиан успел выкатиться из-под сотрясшей землю туши, но в плече у него что-то хрустнуло, взорвавшись перед глазами вспышкой боли.

Копошение в луже позади и неровный тон хрипа свидетельствовали, что монстр еще жив. Не оборачиваться, отползти подальше… Впереди пульсировал багровым светом алтарь.
[AVA]http://storage8.static.itmages.ru/i/17/0410/h_1491820759_1202251_d836c0d9b3.jpg[/AVA]

- Ауч, - только и позволил себе сказать Христиан, когда Темный с недюжинной, но отнюдь не магической силой вправил ему вывих. – Здорово ты.

Просто и без затей похвалить Румпельштильцхена было первым, что пришло на ум – слишком бесхитростно тот был доволен собой. Взяв здоровой рукой протянутый кинжал – в этот раз в угрожающую паузу поверилось уже слабо, маг только что спас его от огра, – Дроссельмейер спрятал его в грязных мокрых ножнах. Он был весь перепачкан грязью, даже дождевая вода, стекая ручьями с его волос, была бурой, и сравнительно легко доставшаяся победа над монстром радости ему не принесла. Это был всего лишь один, а в памяти вставали колонны, давящие ряды кавалерии как пушечное мясо.

Короткая схватка и разгоревшийся алтарь (Христиану уже приходилось видеть такие, но они всегда молчали) явно что-то изменили в ситуации. Он не мог ощутить пересекшего пространство взгляда шамана, разглядевшего вероломство «гостя», однако по брошенной реплике Темного и тому, как быстро тот изменил приоритеты, понял, что им следует ждать гораздо более серьезных неприятностей.

Что ж, по крайней мере, эти неприятности давали ему шанс с Отто – небольшой, но его собственный, без риска сделать уплатой за сделку весь собственный полк или близлежащие деревни. Он избежал за последние два часа пары смертей - три, если считать самого Румпельштильцхена, - так что в целом жаловаться на это знакомство в огрском лесу было грех. Скорее, Христиан опасался, что до сих пор удача была к нему, наоборот, чересчур благосклонна, и запас ее щедрости иссякнет как раз по возвращении туда, куда он так стремился.

Он не был подвержен предчувствиям, но сейчас ему неотвязно представились истерзанные останки и керамическое помолвочное кольцо на оторванной веснушчатой руке...

- Мы ведь, кажется, торопимся? - сначала Дроссельмейер не услышал ничего, а потому с проступившим нетерпением попробовал вернуть колдуна из его «исследовательских изысканий» в реальность. Однако в следующее мгновение его взгляд наткнулся на кровавый ручей, вытекающий из-под тела огра и против движения грязевых потоков поднимающийся к желобкам вокруг алтаря.

Зрелище было жутким. Камень выкачивал из трупа все, что еще не успело вытечь из перерезанного горла – это было видно по тому, как с каждой секундой бледнел и усыхал серо-зеленый кожный покров. Желобки, образовывающие у обелиска примитивный круговой лабиринт, оканчивались отверстием в земле, уходящим под основание алтаря, и именно туда, как в бездонный колодец, впитывалась кровь.

Теперь Христиан не только услышал, но и увидел. Каменная колонна кишела изнутри жизнью, не способной прорваться сквозь вырезанные на гранях знаки. По первому ощущению это была единая страдающая душа, но, вслушавшись и вглядевшись, Дроссельмейер понял, что там слеплены в одну общую, стиснутую стенами массу женщины, мужчины, старики, дети… Там и плакал среди остальных заточенных мальчик. Ему было страшно. Он ничего не видел в алой пелене, он задыхался в тесноте. Он хотел уйти, но не мог.

- Их там десятки! - способность видеть то, что скрывалось внутри, без сомнения, выдавало в нем магические способности, но открывшаяся картина была важнее шарад. Перепрыгнув через багровый ручей, Христиан шагнул за Темным под неподвижным взглядом черепов. - Их тела распилили на жертвоприношении, но они не могут умереть и продолжают все сознавать, и будут сознавать, пока алтарь стоит. Это в этой области лежит твой научный интерес?

Здесь уже не могло быть никаких допустимых трактовок и точек зрения. Согласиться с возможностью использования подобной магии могло только полностью лишенное человечности существо. Ведь если каждый такой алтарь, которых раскидано по лесу десятками – это тюрьма…

- Нельзя их оставить, - Дроссельмейер обращался к собеседнику, который рассказывал ему о солдате с маленьким сыном.
[AVA]http://storage8.static.itmages.ru/i/17/0410/h_1491820759_1202251_d836c0d9b3.jpg[/AVA]

- Ты обиделся, - констатировал Христиан, глядя на мага в упор.

Сложно было представить менее подходящую ситуацию для такого слова, но выразиться иначе было просто невозможно: по нарочитому игнорированию, чрезмерной циничности и почти стервозной деловитости Дроссельмейер ясно видел, что Румпельштильцхен обиделся на упрек.
Ну, это уж было сущим ребячеством. Замечание было абсолютно справедливым, Темный и сам в речи ранее признал, что не цветы здесь изучает, но оно не подразумевало обвинений в пытках детей, а наоборот, призывало увидеть разницу.

Кажется, это был тонкий момент, но Христиану в короткие сроки предстояло разрешить вопрос еще тоньше: собирался ли Румпельштильцхен действительно помочь, невзирая на то, что ему было «не с чего», или ситуация привела его к получению того, чего он хотел с самого начала – алгоритма ритуала? Ведь именно в этом и должна была быть загвоздка в его исследованиях – отсутствие у огров рунной книги и любых инструкций, описывающих, как именно напитать камень силой.

Вернее, не так. То, что колдун хотел разузнать про ритуал, а заодно взглянуть, что еще умеет его попутчик Элиас, кроме как занудствовать в сделках, было видно невооруженным глазом. Вопрос следовало ставить по-другому: достаточно ли Христиан верил в историю о потерянном сыне, от которой, по сути, и зависела вероятность помощи Темного?

Поколебавшись около секунды, он решил, что достаточно. Из всех голосов заточенных узников первым Румпельштильцхен услышал именно детский плач, что указывало на то, что здесь ему точно не наплевать.

- Я не маг, я краснодеревщик. Еще немного часовщик, - поделился Дроссельмейер, шагнув вперед, к самому краю выдолбленного на земле каменного лабиринта с кровью. Темный много рассказывал, хороший тон требовал поделиться чем-то в ответ. – Но здесь, кажется, у меня нет вариантов и времени. Ты получаешь что-то для себя, я получаю что-то для них, верно? Я попробую.

То, как Румпельштильцхен отреагировал на один-единственный упрек, окончательно утверждало в одном: на него нельзя было давить. Призывы к милосердию, уговоры и требования поступить правильно, взывая к недоказанной человечности, сразу настраивали его резко против, заставляя напоминать, что, во-первых, он никому ничего не должен, а во-вторых, что он темный маг.
Ему нужно было дать возможность самому извернуться из этих рамок. Христиан был почти уверен, что прав, и потому соглашался рискнуть.

Поговорить с пленниками. Ничего подобного ему раньше делать не приходилось. Однажды он говорил с утопленницей, чьи кости лежали на дне пруда, но между ними не было никаких преград. Эти же души не могли его ни слышать, ни видеть за толщей камня и охранными знаками. Напрашивающимся действием было влить в уходящий под алтарь поток немного своей крови, чтобы частично соединиться с ними, но этот вариант отметался. Огрские шаманы были мастерами магии крови, он не собирался отдавать им свою добровольно.

Присев на корточки, он опустил ладонь в изрешеченный иглами дождя багровый поток и стал слушать, куда он идет. Затем, не отнимая руки, щелкнул скользкими перепачканными пальцами, высекая невидимую искру – не огня, а той энергии, что заставляла его игрушки двигаться и даже говорить. Иногда он думал о том, что его дар начался с того, что он просто слишком буквально воспринял выражение «вкладывать в вещи частицу самого себя»; и вот теперь частица него очень ненадолго была в крови мертвого огра, питающей жуткий алтарь. Он был по обе стороны, и сейчас мог говорить.

- Малыш, слышишь меня? – спросил он, вычленив из общей массы самый первый голос.

- Кто ты? Я не вижу тебя, здесь так темно. Тебя раньше здесь не было. Забери меня отсюда, я хочу домой. Я Мэтти, я хочу домой…

- Я тебя заберу. Здесь снаружи дождь, но светло, тебе понравится. Я вытащу тебя, Мэтти, но для этого мне нужно узнать, как вас туда посадили. Что они сделали?

- Это страшно, - ребенок как будто отпрянул назад.

- Я знаю. Но мы не сможем открыть без тебя.

- Это они не могли открыть без меня, - спустя паузу откликнулся голос. Судорожно всхлипнув, он зазвучал медленно, словно повторял что-то слышанное тысячу раз. - Детеныша вниз, потроха под лабиринт. Это начало. Беременная самка – утроба, она копит и держит. Старик – это конец, его череп наверху. Остальные – свиньи для крика, им не пробиться ни вверх, ни вниз. Им можно… можно… просто кровь пустить, они войдут, а остальное – съесть…
[AVA]http://storage8.static.itmages.ru/i/17/0410/h_1491820759_1202251_d836c0d9b3.jpg[/AVA]