ПравилаF.A.Q.СюжетГостеваяВнешностиРоли (сказки)НужныеШаблон анкетыОбъявленияХронологияАльманах
Максимус, Генри Миллс, Пасхальный Кролик, Одиль, Герда, Ханс

10.05.2018 - Север переходит в режим камерки, не закрывается и не прекращает существовать, но берёт творческий отпуск. Помните, зима близко!

jeffersonelsa

Once Upon A Time: The magic of the North

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Silent night

Сообщений 1 страница 14 из 14

1


http://storage5.static.itmages.ru/i/17/0414/h_1492157704_9246395_babfc582e9.png
Название истории:
Silent night
Герои:
Виктор Франкенштейн, Румпельштильцхен
Время и место сказочного действа:
Бесцветный мир, три года после попытки воскрешения Герхарда Франкенштейна при помощи магического сердца.
Предисловие:
Гостящего в замке доктора Румпельштильцхена застает гроза.
Warning: рейтинг NC-17, насилие.

[NIC]Victor Frankenstein[/NIC][STA]Prometheus[/STA][AVA]http://storage4.static.itmages.ru/i/17/0414/h_1492157702_5753550_cce4053aa5.png[/AVA]

+1

2

Виктор смотрел, как в косых струях дождя зажигаются парковые фонари. Их свет, свет электричества, заточенного в стеклянные цилиндры, был на два оттенка холоднее, чем потрескивающий в камине огонь: листья вязов, трепещущие под надсадно барабанящими каплями, оставались черными как смола, тогда как вино в бокалах собеседников мерцало в отблесках пламени густо-сизым янтарем.
Гость, конечно же, не мог оценить игры полутонов: его алый камзол марал кабинет вульгарной кляксой иноземной артериальной крови. Во взбалмошном кричащем мире, откуда он явился, Виктору всегда приходилось надевать очки с затемненными стеклами, чтобы защитить глаза от режущего обилия цветов. С каждым визитом он находил все больше подтверждений тому, что развернутая палитра агрессивно и угнетающе воздействует на человеческую психику. Не зря же цветные сны – признак шизофрении.
- Любопытно наблюдать, как ассимилируется материя иной реальности, - Виктор пустил золотую монету плясать по костяшкам ладони, глядя, как та постепенно теряет свое алчное сияние, тускнеет и выцветает. – Возможно, мне действительно стоит перенести филиал лаборатории в Зачарованный лес. С учетом разницы в физических постоянных результат мог бы быть…
Он поймал монету в ладонь и умолк. С окончательным согласием на работу он медлил не потому, что сомневался в результате, а потому что подсчитывал, на сколько поднять цену. С Румпельштильцхена бы не убыло насыпать над замком целый курган из золота, но доктору не нужна была могила из денег. Ему требовалось ровно столько, сколько было необходимо.
Белая вспышка молнии обожгла чернильные тени в углах и на долю секунды осветила циферблат напольных часов, на котором серебряная стрелка со скрежетом переползла за полночь. Порыв ветра с грохотом распахнул створки окна, взметнув в воздух бумаги со стола; одержимо-кропотливые каллиграфические формулы, знаки и цифры вспороли воздух бесчисленными крючками и зарябили, зашелестели, загомонили… Чертыхнувшись, Виктор поспешно захлопнул окно.
- Надеюсь, Игорь не забыл настроить систему громоотводов после последней сессии... - пробормотал он себе под нос.
В ответ ему на щитке в углу взорвался визгом один из восьми железных звонков. Такие звонки в гимназиях означают не более чем еще один урок под палкой учителя, но его звук в кабинете Франкенштейна заставил хозяина застыть на месте, позабыв о рассыпавшихся записях и госте.
Ни Румпельштильцхен, ни даже Игорь не знали до конца, вот что превратилась летняя резиденция Франкенштейн после смерти главы семейства от рук мертвого младшего сына. Это знал один Виктор. Он не придавал этому особого значения, пока находился внутри процесса, - пусть суеверия остаются крестьянам, - но иногда, когда он выезжал с плато, он оборачивался и смотрел на замок взглядом со стороны. И видел термитник, кишащий молчаливой, полуразумной, всегда голодной не-жизнью.
Его творения.
Вслед за новым ударом молнии в парке заискрили и погасли фонари. Теперь трезвонили все восемь - по числу этажей - звонки. Бледный как полотно доктор вытащил из жилетного кармана револьвер и проверил патроны в барабане.

[NIC]Victor Frankenstein[/NIC][STA]Prometheus[/STA][AVA]http://storage4.static.itmages.ru/i/17/0414/h_1492157702_5753550_cce4053aa5.png[/AVA]

+1

3

Румпельштильцхен утопал в старинном кресле с роскошной бордовой обивкой и баюкал в ладони бокал. Вино цвета крови было терпким и сладким. Бокал был уже третьим или четвертым за вечер, и Румпельштильцхен позволил себе захмелеть — но только слегка. Виноделам Зачарованного Леса было, чему поучиться у местных… Маг порылся в памяти, вспоминая, как будет звучать "винодел" на  рубленом языке черно-белого мира. Вайнбауэрн.
Сделка тут, сделка там, и он уже неплохо овладел здешней Шпрехе. Раньше, когда Франкенштейн обращался к слуге, — своему ассистенту и единственному живому обитателю башни помимо владельца, — Румпельштильцхену становилось неловко, поскольку он ни бельмеса не понимал. Теперь же он периодически чувствовал себя дураком потому, что в щедро пересыпанной научной терминологией речи понимал лишь предлоги.
Румпельштильцхен симпатизировал Франкенштейну с его своеобразными понятиями о жизни и смерти и верой в беспристрастный человеческий гений. Имея практически неограниченный доступ к ресурсам, профессор не жадничал и брал ровно столько, сколько стоила заказанная работа. Сотрудничество приносило плоды, а Бесцветный мир пусть и был беспросветно уныл, но умел удивить, да и думалось магу здесь лучше, чем дома. Так что пока профессор сводил дебет с кредитом, Румпельштильцхен размышлял о своем.
От резкого звона он вздрогнул и чуть не опрокинул бокал.
— В чем дело? Молния угодила?
Поначалу Румпельштильцхен подумал, что звонок означает пожар, но, судя не столько по выражению, сколько по цвету лица Франкенштейна, случилось нечто куда более страшное. Маг не знал наверняка, но догадывался, какие секреты скрывают в себе недра башни.
— А это вам зачем? — Румпельштильцхен поставил бокал на трехногий полированный столик и пальцем показал на неказистый металлически механизм с барабаном и коротким стволом. — Оружие? И с чем вы собрались воевать?
Именно чем, а не кем, — это не была оговорка. Вряд ли Франкенштейна, некроманта от мира науки, могли заставить побелеть как полотно бушующая снаружи гроза или пламя пожара. Тут нужна была причина серьезнее. Маг быстро нагнулся и достал из-под кресла одну из разбросанных ветром страниц. Лист был исписан каллиграфическим подчерком доктора, а прямо посередине красовался начерченный тушью рисунок сустава. "Articulatio genus", — гласила аккуратная подпись.
— Может, проводить вас, герр доктор?
Румпельштильцхен поднялся и картинно оправил манжеты вызывающе-красной рубашки.
[AVA]http://storage3.static.itmages.ru/i/17/0413/h_1492122013_7634933_09a383088e.png[/AVA]

Отредактировано Rumpelstiltskin (2017-04-14 21:26:18)

+1

4

С щелчком вставив барабан на место, Виктор исподлобья взглянул на Темного, уточняя, было ли последнее предложение сарказмом (в таком случае Румпельштильцхен с глумливым гиканьем исчез бы в клубах дыма, пожелав напоследок хорошо провести вечер), либо же он действительно дорожил их сотрудничеством (и попутно интересовался тем, что ему здесь не показывали). Две секунды спустя гость продолжал таращиться на него своими лягушачьими глазами, держа в неестественно отставленной руке листок, и этого хватило, чтобы доктор убедился: «фон Штильцхен» остается.
- Проводите, - кивнул он, под непрекращающийся визг звонков ссыпая в карман запасные патроны, нашедшиеся в ящике секретера. Он был слишком практичен, чтобы лелеять свою гордость, делая вид, будто все под контролем, когда маг сам предлагал помощь.
Магия. Виктор относился к ней с презрением, как к антинаучной аномалии, но в то же время она завораживала его. Иногда он думал о том, какие открытия мог бы совершить, если бы получил в свое распоряжение опытный образец вроде Румпельштильцхена. Даже простой анализ тканей стал бы гигантским шагом к эмпирическому пониманию – и научному применению – ведовских сверхчеловеческих свойств. Но все это было скорее из области гипотетического: сейчас магия интересовала доктора вовсе не под микроскопом или на операционном столе.
- Вы знаете, для чего я использую природное электричество, - сухо и сжато начал излагать ситуацию Франкенштейн. – Не настроенная должным образом система громоотводов автоматически оставляет все проводники активными. Если судить по сигналу тревоги, в данный момент более девяноста процентов всех образцов… нестабильны. Проклятье, я убью недоумка. Мне нужно попасть в обсерваторию под куполом, чтобы стабилизировать их, пока они не начали покидать замок, а чтобы добраться туда, нужно преодолеть шесть карантинных уровней… - он вдруг прервался на полуслове: его осенил самый простой, сам собой напрашивающийся вариант. - Может быть, вы могли бы переместить нас?
Звон резко оборвался: все аппараты умолкли словно по команде, и наступившая тишина показалась еще более зловещей, чем действующий на нервы шум. Сверкнула еще одна вспышка.
[NIC]Victor Frankenstein[/NIC][STA]Prometheus[/STA][AVA]http://storage4.static.itmages.ru/i/17/0414/h_1492157702_5753550_cce4053aa5.png[/AVA]

+1

5

Судя по выражению лица Румпельштильцхена, цифра в девяносто процентов нестабильных образцов чего-то-там его совершенно не впечатлила. Ни вот на столечко. Румпельштильцхен остался в состоянии благодушной расслабленности, — только желтые глаза глядели на доктора с озорной укоризной: "Чего-то вы не договариваете, голубчик". Правда, то, что голубчик предложил применить антинаучный подход, а не повел его к тому ужасному шкафу на толстых цепях, что с лязгом и скрежетом ползал вверх-вниз между этажами лаборатории, немного обескураживало. Неужели доктор упускал возможность лишний раз щегольнуть достижениями своего любимого технического прогресса?
Румпельштильцхен широко ухмыльнулся. Похоже, злосчастная молния спалила какой-то ключевой элемент, и многочисленные вентили, рычажки и рубильники перестали работать. Что касается гипотетических реанимированных тел, "образцов", то в них сколь либо серьезной угрозы Румпельштильцхен не видел. Дело в том, что Франкенштейн никогда не показывал магу, над чем он работал помимо заказов. Во время коротких экскурсий он демонстрировал гостю результаты своих изысканий на дохлых лягушках, мышах и собаках. Они нелепо дергали в воздухе лапками, повинуясь воздействию импульсов, бегущих электрическими разрядами по прикрепленным к телам проводам. Ранние эксперименты Франкенштейна напоминали марионеток, а Герхард был его шедевром, сотворенным при помощи магии. Повторить его самостоятельно Виктор не мог. По крайней мере, таково было мнение Румпельштильцхена, а он в некромантии хоть что-то да смыслил.
— Ну, если это срочно, — промурлыкал маг и, словно сплетница-подружка, подхватил Франкенштейна под локоть. — Но вы мне потом все покажете. Договорились, герр доктор?
Крепко стиснув пальцы на предплечье ученого, он звонко щелкнул каблуком о каблук. На уровне лодыжек забурлили клубы колдовского лилового дыма и резко вскипели наверх. Однако в момент переноса ударила новая молния, — ослепительный свет пронизал плотный дым и разметал заклинание в клочья. Румпельштильцхен удивленно заморгал, не понимая, почему они с ученым не сдвинулись с места. Совершенно сбитый с толку, он пробормотал:
— Осечка вышла.
Со второй попытки тоже не получилось — Виктора тряхнуло от собравшегося в магическом облаке статического разряда. В третий раз клубы фиолетового тумана безвольно расползлись под ногами. Румпельштильцхен отступил на шаг назад и отпустил Франкенштейна. На поблекшем серебристом лице, с которого словно слиняла вся краска, не осталось ни следа легкомыслия. Магия тоже сломалась. Какие тут шутки?
Оконные стекла задребезжали от припозднившегося громового раската. Буря усиливалась.
— Похоже, эти ваши, — Румпельштильцхен несколько раз щелкнул пальцами, подыскивая слова, — физические постоянные решили сыграть с нами шутку. Надеюсь, по такому случаю у вас найдется меч, — но тут он сообразил, что мечом в тесной башне особенно не помашешь, — или лучше кинжал. Придется подниматься пешком. Может, поедем на элеваторе? У вас ведь получилось настроить подъемник?
[AVA]http://storage3.static.itmages.ru/i/17/0413/h_1492122013_7634933_09a383088e.png[/AVA]

Отредактировано Rumpelstiltskin (2017-04-15 01:52:24)

+1

6

- Интересно, - уронил Франкенштейн. Это был единственный комментарий к  «осечкам» мага. Прозрачно-серые глаза впились в тускнеющую позолоту кожного покрова (это было похоже на выцветание монет) с тихой, неторопливой, бесстрастной алчностью: вот оно как. Интересно. На пару секунд Виктор даже позабыл, что сбой в колдовских способностях Румпельштильцхена – скорее удар судьбы, нежели ее подарок; а когда вспомнил, то досадливо отвел взгляд и смахнул с рукава бесполезную лиловую песчинку.
- Кинжал? – он издал смешок, больше приставший Темному. Без заклятий и клубов дыма того могло спасти лишь умение быстро бегать – и, пожалуй, компактный размер, годный для того, чтобы просочиться по мышиному лазу между стенными перекрытиями. Кинжал, если только он не собирался сражаться с этими самыми мышами, был ему… как мертвому припарки. – Когда будем проходить гостиную, снимете со стены любой понравившийся. На элеваторе не поедем ни в коем случае - сейчас нет времени, в другой раз прочту вам технику безопасности. Сюда.
Этаж, по которому они шли, был коркой айсберга - тонкой декорацией, которая создавала видимость дворянского гнезда, которым замок в действительности уже давно не являлся. Со стен обитой шелком галереи одинаково породистыми глазами смотрели поколения генералов и адмиралов: эполеты, звезды, лычки - и несмываемый позор, принесенный семье последним носителем их имени. Должно быть, старые хрычи сейчас предвкушали, как порождения «богомерзкого колдуна» станут его же возмездием и поучительной кончиной. Черта с два, с мстительным холодным злорадством подумал Виктор, проходя сквозь увешанную наградным и боевым оружием гостиную. Не дождетесь. Опыт еще далеко не завершен.
Сказать откровенно, только одно это и гнало его к железной двери на винтовую лестницу, ведущую на лабораторные уровни - и даже не в сопровождении Игоря, а в компании мелкого тщедушного барахлящего мага.
Сквозь фон барабанящего в окна ливня все отчетливее проступал далекий и мерный звук ударов – словно где-то наверху десять мотыльков размером с человека в унисон бились телами о стены своей тюрьмы. Вопреки производимому впечатлению, это был хороший знак: некоторых замки пока держали… Отворившаяся с лязганьем засовов башенная дверь многократно приблизила источник шума: эхо билось о каменную кладку и продолжало блуждать в пустоте вокруг ведущей наверх спирали без перил все то время, что хозяин и гость поднимались без приключений. И не умолкло тогда, когда они услышали шаги навстречу.
…Помимо проинспектированных собак и лягушек Румпельштильцхен как-то успел сунуть нос в домашнюю кунсткамеру профессора. Обычная в узкой среде коллекция диковинок: двухголовые телята, сросшиеся в грудной клетке близнецы, покрытые чешуей эмбрионы, шестикамерные сердца и прочие аномалии. То, что спускалось вниз по лестнице, было похоже на все содержимое банок с формалином, выплеснутое, слепленное вместе и призванное к жизни чьей-то безумной волей. Огромная, раздутая от вытеснившей мозг опухоли голова младенца крепко сидела на жирных женских плечах, но под складками водянистого живота были вшиты ноги солдата, исходившего Империю вдоль и поперек. Размозженные ступни перебирали ступени со странным причмокиванием, словно он шел по трясине, а пальцы с лишними фалангами без перерыва шевелились, со стуком задевая коленные суставы.
Он не спешил, но казалось, еще секунда, и детский улыбчивый рот окажется прямо перед ними.
- Сюда, - прошипел Виктор, с силой вталкивая Румпельштильцхена в дверной проем.
[NIC]Victor Frankenstein[/NIC][STA]Prometheus[/STA][AVA]http://storage4.static.itmages.ru/i/17/0414/h_1492157702_5753550_cce4053aa5.png[/AVA]

+1

7

Румпельштильцхен намеревался ответить, но слова комом застряли у него в горле, а голова опустела. Он так и застыл со слегка приоткрывшимся ртом, круглыми от изумления глазами наблюдая за спуском нелепого монстра.
Крошечная детская головка, огромный дебелый живот с отвратительным швом посередине, металлические крючковатые когти, торчащие из похожих на картофелины распухших культей. Ноги Румпельштильцхен буквально приросли к полу, хотя на своем долгом веку он повидал немало ужасных созданий, начиная с огров-людоедов и заканчивая огромными огнедышащими драконами. Левая рука Румпельштильцхена словно по собственной воле взметнулась к лицу, а тонкие ловкие пальцы образовали замысловатый магический жест. "Уничтожить сосуд, изгнать злобный дух, запечатать врата", — таково было предназначение творимого с его помощью заклинания.
Магический сгусток в руке Румпельштильцхена извивался шипящим змеиным клубком, норовя расползтись под судорожно сведенными пальцами, но стресс придавал магу силы. Рука отклонилась назад, — потолочные лампы одновременно моргнули, — и за секунду до того, как их обоих погубил бы защитный рефлекс Румпельштильцхена, сотворившего нестабильное заклинание, Виктор снес его в проем.
Удар о каменную стену и свистящий шепот Франкенштейна над ухом, приказавший: "Ни звука!" — подействовали на мага как отрезвляющая пощечина. Он замер, пытаясь совладать с замешательством. Все происходило слишком быстро. Он чувствовал, как с каждой пропахшей формальдегидом и медью секундой магия уходила, как вода уходит в песок. Румпельштильцхен уже не мог ею воспользоваться, и это пробуждало в нем страх. Если бы сейчас здесь появился джин и предложил исполнить любое желание мага, он пожелал бы сейчас же проснуться.
Увы, происходящее не было сном.
Шаги приближались. Румпельштильцхен отчетливо слышал тошнотворное хлюпанье ног  и деревянный стук костяшек беспрестанно шевелящихся пальцев. Маг вжался в стену, перестал дышать и зажмурил глаза. Шаги на секунду замедлились (а может, Румпельштильцхену это только почудилось) и продолжила спуск, оставляя на каждой ступени по два отпечатка перепачканных слизью подошв.
"Боги всемогущие", — рассудок Румпельштильцхена настойчиво просился подышать свежим воздухом, и магу стоило немалых усилий заставить себя мыслить логически. Чем дальше монстр с лицом младенца и ногами солдата удалялся от ниши, тем яснее Темный понимал, что истинное чудовище стоит рядом с ним. Интуиция и разум твердили в два голоса, что нельзя поворачиваться к Франкенштейну спиной, выказывать страх или слабость. Последствия могли быть трагическими. Перехватив захваченный из гостиной прямой обоюдоострый кинжал острием вверх, он посмотрел во все еще белое лицо Франкенштейна и тихо сказал:
— Интересно.
Сделав над собой неимоверное волевое усилие, Румпельштильцхен покинул укрытие и вернулся на лестницу. Его кроваво-красная одежда поблекла, а чешуйчатая кожа в электрическом свете настенных и потолочных светильников отливала мертвенным металлическим блеском. Хуже всего было то, что у мага заныло колено. Боль быстро усиливалась, и спустя каких-то полпролета Румпельштильцхен стиснул зубы и начал на нее припадать. Представив предстоящие подъем, он мысленно проклял свои каблуки.
Второе чудовище Франкенштейна подкарауливало добычу на следующей лестничной клетке в таком же неприметном углублении, в котором они недавно спаслись. Уродливая туша с напоминающей капустный кочан головой — кое-где из заскорузлых "лепестков" торчали зубы, — с ревом выскочила из тени и мощным ударом отбросила мага с дороги. Румпельштильцхен пронзительно вскрикнул, а тварь, проигнорировав мага, набросилась на ученого.
Снизу донеслись неразборчивое агуканье и частые влажные звуки: шлеп-шлеп, шлеп-шлеп...
[AVA]http://storage3.static.itmages.ru/i/17/0413/h_1492122013_7634933_09a383088e.png[/AVA]

+1

8

Номер Шесть обладал зачатками сознания; достаточно долгое время Виктор не мог ни подтвердить, ни опровергнуть эту гипотезу, но когда кадавр отшвырнул Румпельштильцхена как щепку, целенаправленно двигаясь к нему, он получил неопровержимое доказательство. Детище знало своего отца. Оно знало, что он с ним сделал.
Палец вдавил спусковой крючок до боли; выстрел колыхнул тушу, заставив листообразные струпья поджаться, словно пугливых моллюсков. На расстоянии долетающего гнилостного дыхания Виктор отчетливо видел, как обнажаются и щерятся в оскалах прячущиеся в складках плоти зубы. Пуля, прошившая горло Шестого, дала ему секундную фору, и, судорожно отпрянув в сторону, он пнул монстра сапогом под колено (сустав там, как он знал, был основательно разболтан). Содержание скрупулезных, детальнейших отчетов о каждом «обитателе» пока еще хладнокровно диктовало необходимые действия, но чувство потери контроля, беспомощности в своем же упорядоченном стерильном царстве, кольнувшее еще в ту секунду, когда зазвучал сигнал тревоги, сейчас норовило захлестнуть его с головой.
Кадавр, испустив булькающий звук из разорванной трахеи, зашатался на краю площадки, загребая руками воздух. Он уже срывался вниз, и доктор почти что выдохнул с облегчением, когда гангренозные пальцы вдруг вцепились ему в рукав и с нечеловеческой силой дернули за собой.
Густая полутьма, теснящаяся в пустоте башни, поглотила его как поверхность тихого омута, без единого всплеска.
От удара спиной перед глазами у Виктора тьма сменилась белой вспышкой – и снова тьмой, словно перегорела лампочка. Несколько секунд он не мог вдохнуть и только слепо хватал ртом воздух, вслушиваясь в возню где-то рядом и приближающееся агуканье, перешедшее в заливистый младенческий смех: теперь Четырнадцатый точно его увидел.
Он не понимал, почему все еще жив.
Это он понял, сумев наконец глотнуть кислорода и прозрев: Шестой копошился кулем мясного тряпья, возя по полу обрубком руки, из которого в месте разрыва торчали клочья черной лески. Правая нога со слабым коленным суставом была на месте, но вывернута под совершенно неестественным углом; зубы нескольких челюстей скрежетали в бессильной ярости – он никак не мог найти равновесия, чтобы встать или поползти. Пока.
Смех доносился снизу – Франкенштейн со своим чудовищем упали на один пролет, а первый кадавр успел спуститься немного ниже. Это Виктора и спасло.
Вскочив на ноги и зашипев от боли в ушибленной спине, он убедился, что револьвер каким-то чудом еще при нем, и начал пятиться к двери на этаж. Вариантов не было, еще раз использовать лестницу означало самоубийство.
- Идите к кунсткамере! – крикнул он Румпельштильцхену. – Прямо по этажу, комната 17! Запритесь, там безопасно!
Доктор хотел добавить, что поднимется за магом другой дорогой, но не успел – над уровнем площадки показалась раздутая голова. Глазки-щелочки начали открываться…
Виктор скользнул в дверь и рывком задвинул за собой засов.
[NIC]Victor Frankenstein[/NIC][STA]Prometheus[/STA][AVA]http://storage4.static.itmages.ru/i/17/0414/h_1492157702_5753550_cce4053aa5.png[/AVA]

+1

9

Когда грохнул выстрел, высокая звенящая нота подавила все прочие звуки. В результате из всего, что прокричал ему Виктор, Румпельштильцхен разобрал только часть.
— Комната семнадцать, — повторил он одними губами.
"Семнадцать…" — в связи с этой цифрой у мага возникло дурное предчувствие. Узнай об этом Виктор, ученый бы наверняка рассмеялся, сказав, что "фон Штильцхен приложился при падении головой и получил сотрясение мозга". Ведь кроме номерка на двери волноваться в кишащем кадаврами замке ему было не о чем.
Нумерология или магия чисел во многом уступала любимице Румпельштильцхена ономантии, магии имен, однако у нее был один очень ценный раздел — предсказания. Число семнадцать соответствовало зодиакальному созвездию Водолея. Оно символизировало "две воды, слившиеся в одну" — Живую и Мертвую, горячую красную кровь и холодный прозрачный формальдегид. Отрывки энциклопедических знаний будто сами собой всплыли в памяти. Относилось ли пророчество к нему лично или же касалось всего происходящего в замке? Румпельштильцхен не знал, но вряд ли это имело большое значение, пока он был заперт внутри. Сомнений не вызывало одно: нужно уходить любым путем, и пусть уродцы Франкенштейна растерзают создателя хоть на тысячу мелких кусочков.
Вместо того, чтобы воспользоваться советом, Румпельштильцхен опять попытался использовать магию. Ловкие серые пальцы уверенно и проворно, хотя его слегка поколачивало, начертили на полу идеальный магический круг. Вместо мела Румпельштильцхен использовал кровь, сочившуюся из прикушенной при ударе губы. Уложившись в полминуты, он протянул к кругу руки ладонями вниз, концентрируя рассеянную в эфире энергию. В подушечки пальцев как будто вонзились иголки, нарисованные на полу контуры засветились лиловым, — но лишь на секунду.
— Нет-нет, — Румпельштильцхен снова попытался сконцентрировать магию, но только зря потерял время, а его оставалось в обрез.
Что бы там ни колотилось в бронированную дверь, оно прекратило и отправилось на поиски обходного пути, а с нижних пролетов донесся младенческий плач. От этого звука чешуя на спине и плечах Румпельштильцхена приподнялась дыбом. Крик чудовища, уродливую внешность которого он невольно запомнил в мельчайших деталях, его воображение каким-то немыслимым образом связало с Белфайером, которого Румпельштильцхен когда-то качал на руках. Ассоциация была настолько дикой, что маг ощутил тошноту. Желание убраться подальше от жуткого крика и обладателя издававшего его беззубого рта, побудило Румпельштильцхена оставить попытки сотворить заклинание и юркнуть за дверь.
Задвинув железный засов, он на короткое мгновение ощутил безопасность. Конечно, это была лишь иллюзия. Возможно, впереди его поджидали куда более страшные твари, но об этом было лучше не думать. Немного переведя дух, Румпельштильцхен вгляделся в полумрак коридора, в перспективе которого выделялись уменьшавшиеся по мере удаления двери и окна. Маг прекрасно видел и в более густой темноте. К счастью, его острое зрение обуславливала не магия, а, выражаясь языком Франкенштейна, физические мутации. Желтые глаза Румпельштильцхена имели больше общего с глазами ночных хищных тварей из древних легенд, нежели с человеческими. Однако он не был уверен, что надолго сохранит преимущество острого зрения, прочных когтей и нечеловеческой силы и ловкости — последней у него уже не было.
При попытке сделать шаг, больную ногу от самого искалеченного в далекие годы колена до тазобедренного сустава как будто пронзила раскаленная спица. Румпельштильцхена прошиб холодный пот. Понимая, что так он далеко не уйдет, маг быстро расшнуровал сапоги, казавшиеся теперь пыточными колодками. Идти босиком стало легче, но Румпельштильцхену все равно приходилось цепляться за стены и изредка попадавшуюся на пути мебель.
С одной стороны коридора тянулась вереница дверей, с другой — шеренга высоких зарешеченных окон. На их толстых стеклах в ослепительных вспышках грозы тысячами прозрачных червей извивались и корчились струи дождя. О том, чтобы выбить одно из окон и выбраться наружу не могло быть и речи. Во-первых, мешали решетки, во-вторых, он видел далекие скалы и макушки сгибаемых ветром деревьев. Поглядев на собственную кислую гримасу в отражении (волосы растрепаны, губа разбита), Румпельштильцхен неуклюже поковылял к единственной в коридоре приоткрытой двери.
Когда он заглянул внутрь, мага так и подмывало спросить: "Есть кто дома?" — но сейчас было не время и не место для шуток. Убедившись, что в помещении пусто, он тихо проскользнул внутрь и прикрыл за собой дверь. Вместо засова, к его огорчению, в нее была вделана только разболтанная щеколда. Румпельштильцхен быстро обыскал помещение с блестящими цилиндрическими машинами неизвестного ему назначения. На глаза ему попалась полутораметровая железная палка с широким ухватом на верхнем конце. Она отдаленно напоминала инструмент змеелова, но только рассчитанный на удава. Эта палка отлично подходила невысокому магу, и в случае стычки сослужила бы лучшую службу, чем быстрый, но короткий кинжал. Поняв, что больше в этой комнате ему делать нечего, а сидеть здесь и ждать, пока в незапертую дверь постучится одно из чудовищ, не очень разумно, Румпельштильцхен предпочел ее покинуть и продолжить обследовать замок.
С импровизированным посохом маг шел намного быстрее (к нему удивительно быстро вернулась сноровка), но теперь на каждом шагу раздавался металлический стук. Звук удара казался Румпельштильцхену ужасающе громким, но, как он ни старался опускать палку мягче, металл все равно звонко лязгал о камень.
[AVA]http://storage3.static.itmages.ru/i/17/0413/h_1492122013_7634933_09a383088e.png[/AVA]

Отредактировано Rumpelstiltskin (2017-04-18 22:19:33)

+1

10

Час назад Виктор Франкенштейн был богом. Красота его царства была красотой лепестков органов в формалине, красотой стерильных железных столов, красотой безмолвия, из которого рождался крик. Это был храм жизни. Храм разума. Он ходил по его коридорам, испытывая то сдержанное, хладнокровное торжество, которое впервые ощутил, когда Герхард голыми руками забил боготворящего его отца до смерти – и сделал это не потому, что кидался на все живое, а потому что старик оскорбил Виктора. Человека, который теперь был его настоящим отцом.
В тот раз он не достиг цели, но с тех пор сделал достаточно, чтобы вновь испытать это чувство. Переоборудованные в камеры комнатки за стальными дверями были полны чудес, как сказочный городок в табакерке. Одни чудеса были почти невидимы человеческому глазу - как обменные и регенеративные процессы, протекающие в мертвых, иногда фрагментированных телах; другие были очевидны – как жизнь в теле Четырнадцатого, составленная из трех других (семь раз рожавшей женщины, прожившего до пятидесяти солдата и мертворожденного младенца). Неподвижные и подергивающиеся в путах электродов, бессмысленные и осознающие, все как один лежащие по центру сверкающего чистотой куба под белыми электрическими лампами – всех их можно было назвать его промыслом. Его волей.
Так было еще час назад. Каприз стихии и глупость слуги – как мало потребовалось, чтобы превратить бога в Прометея, к которому уже летит орел, посланный каждый день выклевывать и съедать его печень. Его храм был осквернен; вместо торжества он чувствовал, как по спине под рубашкой бежит струйка ледяного пота, а вместо нарушаемой лишь метрономом тишины коридор разрывали оглушительные удары в дверь.
Потом Четырнадцатый зарыдал, и это заставило Виктора собраться. По крайней мере, в отличие от Прометея, он не был прикован к скале.
Его путь лежал к черной лестнице для прислуги, которой давно никто не пользовался. Она должна была вывести доктора на следующий этаж буквально в десяти шагах от кунсткамеры (он искренне надеялся, что Румпельштильцхен туда доберется).
Коридор казался свободным, замки на дверях – нетронутыми. Виктор должен был пройти мимо десяти камер, сквозь операционную, где он работал с головным мозгом, и, наконец, через подсобное помещение, где в дальнем углу и помещалась дверь на лестницу. В памяти все это казалось не так уж и далеко, но в реальности… Едва он поравнялся с первой камерой, ее дверь вздрогнула от удара. Внутри не кричали и не бесновались – просто молчаливо, одержимо, с пробивающей сталь и телячью кожу ненавистью пытались выбраться наружу и добраться до Франкенштейна. Они чувствовали его, все до единого: еще пара шагов, и уже все десять дверей сотрясались так, словно через них желал выплеснуться назад переполненный мертвецами ад. И весь этот ад – мечущиеся за узкими стеклянными окошками смазанные тени - хотел только одного…
Доктор почти бежал, когда сквозь грохот услышал нечто новое, заставившее его застыть на месте и подумать о возвращении обратно в башню. Нежный женский голос шел откуда-то издалека, звуча как будто во сне. Виктор был уверен, что она ни за что не стала бы уходить со своего этажа, и мысль о том, что она где-то здесь, застала его врасплох… до тех пор, пока он не осознал, что отголосок колыбельной спускался по медной трубе, раструб которой выходил из стены под потолком. Вот почему он ее слышал.
«From the silence, from the night comes a distant lullaby
Cry, remember that first cry, your brother's standing by…»

Этот голос пришлось стряхивать с себя как наваждение. Дернув головой и сжав губы в тонкую полоску, доктор двинулся дальше, и только тогда понял, что Невеста бродит по тому же коридору, по которому должен пробираться сейчас Темный.
В этот момент петли одной из дверей всхлипнули, дав понять, что следующего удара не выдержат, и Виктору стало ни до Темного, ни до Невесты; хотя голос из ниоткуда продолжал напевать:
«And he stole your brother's life,
Came home murdered, peace of mind…»

[NIC]Victor Frankenstein[/NIC][STA]Prometheus[/STA][AVA]http://storage4.static.itmages.ru/i/17/0414/h_1492157702_5753550_cce4053aa5.png[/AVA]

+1

11

Страх был давним спутником Румпельштильцхена, а два старых друга всегда найдут возможность договориться. Хотя давным-давно он и слыл сельским трусом, Румпельштильцен боялся не за себя, а за сына. Даже собственная смерть, — а Костлявая всегда бродила рядом, ибо жизнь калеки-прядильщика не стоила и ломаного гроша, — воспринималась им сквозь призму будущего Белфайера. Что станет с мальчиком? Попадет ли он к ограм на бойню? Уцелеет ли в кровавой мясорубке войны? Из этой неизвестности и прорастали ядовитые семена страха, который въелся, врос, впитался во все его существо, однако так и не сумел подчинить до конца.
События сегодняшней ночи относились к совершенно другому разряду. Бей был бесконечно далеко от отца, возможно, даже мертв, и Румпельштильцхену не за кого было бояться, кроме как за себя самого. Конечно, в замке был еще профессор, но его сухое "интересно" накрепко засело у Румпельштильцхена в мыслях.
— Интересно… — хмыкнул маг, навалившись на "посох", который для удобства перехватил как костыль.
Об этом он с ученым еще потолкует. Только бы продержаться до окончания бури и возвращения магии, а пока ему нельзя попадаться ни слепо шатающимся по замку чудовищам, ни их творцу. Эта мысль отдаленно походила на план, и Румпельштильцхен угрюмо ухмыльнулся темноте коридора. Страх, который гнал его по коридору, слегка отступил. Не попадаться. Он это умеет. Румпельштильцхену доводилось ходить на разведку во время войны, а огры отличались чутким слухом.
Прозвучало очередное железное "стук", и маг весь скукожился. Не хватало только крикнуть: "Я тут!" Остановившись, Румпельштильцхен быстро оторвал от рубашки манжеты и туго обмотал конец прута тканью, чтобы тот не стучал.
"Так-то лучше", — удовлетворившись результатом, маг двинулся дальше.
Двери были совершенно одинаковыми на вид, совершенно безликими, и отличались только тусклыми металлическими табличками с тиснеными надписями. Пройдя половину пути, Румпельштильцхен миновал четырнадцать закрытых дверей-близнецов. Дверь номер пять именовалась "Materiae", дверь номер двенадцать — "Custodes". Румпельштильцхен говорил на латыни, языке астрологии и алхимии, поэтому хорошо представлял, что за тайны за ними скрывались: материалы и… стражи, как бы это странно ни звучало для слуха непосвященного.
До семнадцатой двери оставалось не больше ста футов, когда Румпельштильцхена вновь одолели сомнения, стоит ли идти туда, куда его отправил ученый? Он бы не хотел с ним столкнуться до окончания бури. Маг раздумывал об этом, когда ему вдруг почудился тихий печальный напев. По медным трубам, что металлическими червями прогрызлись сквозь стены, струились слова колыбельной. Вряд ли напевавшая ее женщина была здесь в гостях — слишком чисто и отрешенно звучал нежный голос. Скорее это было очередное освободившееся чудовище.
Маг ускорил шаг, насколько это было возможно, и, оказавшись у семнадцатой двери с табличкой "Homicidis" (многообещающее название), надавил на железную ручку. Та не повернулась. Он попробовал опять, но ручка сопротивлялась, — замок был закрыт. Мелодия тем временем подплывала все ближе. Нескольких минут на то, чтобы ломиться во все двери подряд, у Румпельштильцхена не было. Открыть замок заклинанием не стоило и пытаться: Румпельштильцхен чувствовал, что магия ушла окончательно.
— Came home murdered, peace of mind…
Он на секунду зажмурился, пытаясь нащупать идею, придумать хоть что-то… Конечно! Сорвав с шеи брошь, скреплявшую шелковый шарф (рубин, вслед за кровью, утратил свой алый роковой блеск), Румпельштильцхен посмотрел на булавку. Золото — мягкий металл, но лучшей отмычки под рукой все равно не было. Опустившись на колено, мгновенно отомстившее болью, он просунул булавку в замочную скважину.
"Нуженужену…"
Маг был настолько сосредоточен на взломе, что почти не дышал. Замок сухо щелкнул, и только тогда Румпельштильцхен облегченно вздохнул. На этот раз дверная ручка без проблем повернулась. Маг серой тенью проскользнул в помещение и тихо закрыл за собой дверь кунсткамеры.
[AVA]http://storage3.static.itmages.ru/i/17/0413/h_1492122013_7634933_09a383088e.png[/AVA]

+1

12

...Сознание вспыхивает и гаснет мигающей лампой. Два светильника как будто в безмолвной молитве склоняют над ложем шарообразные головы. У одной из них три глаза, у другой — вдвое больше. Их слепящий взгляд такой же равнодушный, как у Виктора, такой же пристальный, такой же бесстрастный. На секунду зажигается свет: нарастает монотонное гудение приборов, слышно, как скрипит перо энцефалографа, царапая безумную кривую. Линия разума бьется в припадке, а на сетчатке водят хоровод белые пятна. Девять белых дыр…
Беспамятство. Лишь потеряв, а после — вновь обретя разум, понимаешь, сколь спасительно безумие, и сколь блаженно состояние безмыслия. Способность думать и осознавать происходящее, возможность помнить то, чего никогда бы не хотел вспоминать. Глаза отца. Застывший в них ужас. Кровь отца на собственных покрытых шрамами руках. Тех самых, что сейчас без видимых усилий рвут ремни. Тех самых, что нашаривают в стылой темноте палаты хрустящий от крахмала халат. Тех самых, что срывают столешницу письменного стола, точно крышу кукольного театра, и вынимают звенящие колокольчиками ключи. Они дают понять, что каждый сам за себя, но почему-то продолжают помогать. Я знаю, что у них есть собственные счеты к моему гениальному брату. В этом наши цели совпадают...
...Башня содрогается от гнева моих пробудившихся братьев и восставших сестер — мертворожденной жизни, чьи уродливые формы больше не воспринимаются мною как нечто омерзительное, несуразное, не имеющее права на существование под солнцем. Наше солнце — это девять белых ламп. Под ними мы рождались, умирали и рождались опять. Отныне мы семья, хотя не все способны вспомнить, а порой и осмыслить значение этого слова.
Коридор за дверью проминается внутрь. Петли и засовы не выдерживают напора собратьев. Стены отражают рев и вой, но самым жутким в этой какофонии является почти неслышный звук: щелчок повернувшегося ключа. Одна из рук толкает дверь, и та приоткрывается навстречу моему единокровному брату, от которого я отрекся и которого ненавижу за то, что он сделал. Руки раскрываются навстречу.
Здравствуй, Виктор. Дай тебя обнять...
[AVA]http://storage4.static.itmages.ru/i/17/0413/h_1492122023_4020290_8721469822.png[/AVA][NIC]Gerhard Frankenstein[/NIC][STA]Ethon[/STA]

Отредактировано Rumpelstiltskin (2017-04-22 14:44:53)

+1

13

Герхард. В мгновение, когда из десятка образцов на свободу вырвался единственный, кто образцом никогда не был, Виктор отчетливо осознал: эта ночь послана ему как возмездие за все его грехи.
Герхард всегда был любимым сыном, но Виктор почти никогда не ревновал, потому что сам любил младшего брата куда сильнее, чем отца. Красавец, герой, обаятельный, светлый и неподдельно скромный человек - его сложно было не любить. Постоянное сравнение с его совершенством, подкрепленным эполетами и звездами, и сетования о том, что истинный наследник Франкенштейнов по трагической ошибке родился вторым, не могли не задевать, но Виктор мирился и проглатывал это, покуда отец хоть и с кислой миной, но все же продолжал финансировать его исследования. Вины Герхарда в этом не было - ему всегда делалось неловко, когда его ставили выше брата. Пожалуй, он был единственным, кто искренне восхищался работой Виктора и верил в ее значимость - правда, даже не подозревая об ее истинных масштабах. 
Когда он узнал, на его лице отразился ужас - и вот тогда Виктор почувствовал себя глубоко преданным. Они были близки, с самого раннего детства; и если даже он не верил, то...
Слова этого упрека были последним, что Герхард услышал, когда случайная пуля разбила фамильные часы и убила его. То, как они расстались, иногда по-прежнему в часы бессонницы брало доктора ледяной рукой за сердце и гнало в лаборатории задолго до наступления рассвета.
Волшебное сердце из шкатулки не помогло. Магия не могла восполнить умерших мозговых функций. Он ушел в работу, которая разрасталась вширь, как ветви мирового древа, и принимала масштабы одержимости. Замок стал царством, но его основой и фундаментом всегда был Герхард Франкенштейн. Все это было для него.
Да, Виктор три года вел его сквозь ад. Но он вел его к выходу из ада. Он ведь дал обещание.
Сшитые по лоскутам руки протянулись, чтобы сомкнуться на его горле, и он едва успел отшатнуться. Рабочее подсознание безусловным рефлексом отметило, что образец (нет же, не это слово) ощутил потребность в одежде, и это многообещающий признак; но основными эмоциями были страх и почти паническое нежелание верить. Герхард никогда прежде не нападал на него. Была агрессия как следствие светобоязни, было - поначалу - стремление прекратить свое существование, но он никогда не пытался его убить.
Возможно, у него просто не было возможности, шепнул холодный внутренний голос. В последнее время Виктор начал забывать, как выглядела улыбка его младшего брата, как звучал его смех, как он держал себя в обществе. Он помнил только тело на столе, открытую черепную коробку, не моргающие бездумные глаза, которые приходилось увлажнять вручную. Он был далек от иллюзии, что где-то в глубине это все тот же человек, но все-таки был не готов увидеть в этих глазах такую ненависть. Не было смысла пытаться остановить его словами «это же я». Брат прекрасно его узнавал.
- Герхард, - пятясь назад, Виктор спиной ввалился в операционную; дуло револьвера в его руке было опущено - он не смог бы выстрелить, а если бы и смог, то сейчас, после всех усовершенствований, это уже не нанесло бы никакого ущерба. Он отпрянул еще, разделив их, словно алтарем, покрытым клеенкой столом. Этого не должно было быть. Все не могло так разрушиться. – Стой. Тебе нужно остановиться. Поговори со мной. Куда ты хочешь пойти?
[NIC]Victor Frankenstein[/NIC][STA]Prometheus[/STA][AVA]http://storage4.static.itmages.ru/i/17/0414/h_1492157702_5753550_cce4053aa5.png[/AVA]

0

14

Сквозь закрытую дверь кунсткамеры – теперь Румпельштильцхен мог убедиться, что это именно она – не было слышно ни шагов, ни пения. Обнаженная кладка стен гасила все звуки извне, храня ряды пустых, отмытых до блеска стеллажей в музейной гулкой тишине. Из сотен жутковатых диковинок, заполнявших помещение раньше, осталось лишь несколько бутылей и крупных колб, темнеющих на последней полке. Остальное…  бродило по коридорам и лестницам, вьющим извилистую многоуровневую сеть вокруг комнаты номер семнадцать, каменного мешка в самом сердце замка.
Но, по крайней мере, эти стены и эта дверь, казалось, могли выдержать любой приступ.
С момента, когда маг запер замок изнутри, прошло двадцать глухих секунд, в течение которых он слышал только биение собственного сердца.
Потом в дверь негромко, деликатно постучали.
- Какая ужасная гроза, не правда ли? У всех неспокойно на душе. Даже стены тревожатся. Там, откуда вы родом, часто бывают грозы? Здесь, на плато, они гремят постоянно. Когда идет дождь, кажется, что ты остался один на земле... у вас не бывает такого ощущения? Мое имя Гретхен, Маргарита. Я не хотела вас напугать. Виктор сам вложил мне в уста слова этой колыбельной. Он говорит, что не хочет забывать о своей вине, о том, что она еще не искуплена.
Женщину с таким голосом легко было представить ставящей на крышку рояля вазу со свежесрезанными пионами; сбрасывающей в гостиной промокшие от росы туфли; выталкивающей заболтавшихся за микроскопом хозяина с гостем пить кофе на террасу. Это был голос юной хозяйки старого, продуваемого всеми ветрами родового гнезда - возможно, слишком впечатленной порождающей бессонницу мрачной атмосферой, растревоженной тяжелым климатом, но все же вносящей в эти стены новый, чистый глоток весеннего воздуха. И слышать его по ту сторону двери, где властвовали монстры, было абсолютно дико.
- Честно говоря, я беспокоюсь за Виктора. На этот раз они очень вышли из себя. Стучат и стучат, и колыбельная их не успокаивает. Вы правильно сделали, что спрятались. Это хорошая комната: один вход и два выхода… - она немного помолчала, а затем дверная ручка медленно, осторожно повернулась. - Могу я тоже войти?
Вопрос прозвучал простодушно.
[NIC]Gretchen[/NIC][STA]Lullaby for Cain[/STA][AVA]http://storage8.static.itmages.ru/i/17/0502/h_1493759345_4518584_56419acf79.png[/AVA][SGN]Left you nightmares on the pillow
Sleep now.

[/SGN]

0



Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно