«Сгинь», - бросил ему Луноликий, и он сгинул – из зала, в котором впервые явившийся Хранителям создатель устраивал им выволочку, из барочного особняка с месяцем на воротах и из мира-без-магии вовсе. Подчинившись приказу, который, вероятно, немного перепугал Джека (ничего, этот быстро отходит от страха), Питч исчез туда, где по-прежнему было единственное принадлежащее ему место вне пространства и времени. В дыру под остовом выброшенной в лес кровати.
Перемещение в больном человеческом теле далось ему тяжело, и две минуты он просто стоял на перекрестье идущих из ниоткуда серых лестниц, где на крошечной площадке висел почерневший полый глобус, мерцающий тускло-желтыми тлеющими огнями.
Все пространство здесь было таким – полым, гулким и почерневшим, подвешенным и вырубленным в цельном камне, как доисторические раскопки наскальных рисунков, изображающих множество схематичных смертей от ужаса. Пространство было столь необъятным и полным теней, что даже сам Король Кошмаров иногда забывал, что все это вкупе – очертания развалин замка. Это были его подвесные лестницы, галереи и переходы, но от него осталась так мало, что, считай, и не было. Чего было в избытке – так это свисающих на цепях ажурных клеток – изящных, проржавевших и распахнутых.
- Мне не нравится локация, - произнес он вслух, по привычке своего логова обращаясь к самому себе. – Но мне не во что ее превратить.
Нет, он не думал, что руины сейчас начнут осыпаться, отслаиваясь посеревшей бумагой. Чешир отправил его сюда не для уничтожения, в этом он был вполне уверен. Хотя он был бы не против избавиться от этой могильной дыры.
Придерживаясь за сердце, Питч задумчиво шагнул с площадки в бездонную пустоту. Он едва не забыл, что боль означает также материальность, а потому ему пришлось не прицепиться по обыкновению тенью, встав изнутри площадки на потолок, как на пол, а вывернуть само перекрестье лестниц наизнанку. С изнанки, под глобусом, стоял его трон, и он рухнул на него, особенно отчетливо осознавая, насколько он похож на одну из клеток.
- Знаешь, что я думаю, старый друг? – спросил он в пустоту. Луноликого не было видно, но это никогда не было препятствием. – Я думаю, что ни Песочника, ни остальных и не должно было быть вчера в приюте. Там должен был оказаться я, и Тень должна была вторгнуться в мое сознание, чтобы показать, насколько легко вновь сделать меня чудовищем. Это моя мотивация, чтобы разозлиться. Чтобы победить оцепенение и задаться целью вновь сражаться. Герой, знающий все уловки и все методы врага, потому что он сам был врагом – не этого ли ты хотел?
Он не стал задавать вопрос, когда именно Луноликий захотел такого героя, после смерти Козмо или до нее. К чему это теперь?
- У меня нет возражений против этой стратегии, - продолжил он, машинально перекручивая цепочку медальона. – Мне нечего терять. Я отдаю себе отчет в том, что мир не создан так, чтобы Тень возможно было уничтожить полностью, но я смогу ответить ей любезностью на любезность. Скажи, что я должен сделать, старый друг. Мне нужен новый щит и меч получше старого.
[AVA]http://storage5.static.itmages.ru/i/17/0418/h_1492541937_3769916_b9b34fafef.jpg[/AVA]

Повернуть время вспять? Питч посмотрел на проявившуюся из лунного света грузную фигуру почти с удивлением.
Демиургу под силу все что угодно, но зачем - зачем восстанавливать того, кем Питч давно не был? Козмо умер, этого ничто не изменит. Как ничто не изменит и того, что после Козмо он был Кромешником. Он растерзал Золотую Эпоху кошмаром, он не выпускал людей из пещер, пировал на чумных эпидемиях, стелился по детским спальнями. Все это не было его волей и его решениями, но имело место и осталось в истории кровью тех, кто когда-то доверил Золотому Полководцу свои жизни. Обретя память Козмо, он не стал тем же самым человеком – он стал просто духом с воспоминаниями о человеке.
Он не только не мог войти в эту давно высохшую реку второй раз, он просто не хотел этого делать. Рыцарь без страха и упрека на пепелище, движимый жаждой мести? Неслабое орудие войны, без сомнений, но нет ли каких-то менее мазохистских способов защитить сознание?
Он собирался уточнить у довольно мурлычущего Луноликого об альтернативах, но тот между делом бросил несколько слов, которые...
Перекручивающие цепочку медальона пальцы замерли. Из него словно разом выбили весь воздух. Последующие фразы доносились отголосками сквозь толщу воды.
- Эмили, - беззвучно шевельнул он губами.
Он оплакал ее дважды, до смерти и столетия спустя после нее. Несколько часов жил надеждой, что она правда выжила, чтобы обмануться этой сладкой ложью, нашептанной ему кошмарами. Она здесь, она зовет меня, ей страшно. Но в самом конце ему показали ее тело, как издевательство, чтобы он понял всю смехотворность самой мысли...
Все это время? Как это возможно? Сандерсон должен был знать, а он знал всё, что знал Сандерсон. Золотой песок так долго вспархивал с его паучьих пальцев бабочками, но в конце концов почернел как сажа и подчинился ему. Как Песочник мог не знать?
В своей внешней неподвижности он чувствовал себя щепкой, которую шторм швыряет о камни. Он не мог справиться с информацией, потому что она ломала все самоопределяющие конструкции, выстроенные им ранее на полной пустоте. Козмо больше не было, но Эмили – была. Значит, умерев, он оставил ее. Оставил в одном мире с Королем Кошмаров, который больше всего ненавидел и боялся тех, кого Козмо раньше любил. Он мог убить ее – и пытался, судя по продолжающим литься откуда-то издалека словам. Что ж, может быть, ему не удалось сделать это физически, но жизнь у нее – у своей маленькой девочки, которая была для него всем на свете – он забрал.
Питч не издал ни звука, но вместо него заскулили, словно истязаемые собаки, тени, уже надстраивающие стены замка вверх. Он велел им начинать еще до того, как Луноликий довел свою речь до конца, разумеется, поняв, о каких дверях идет речь, но теперь это казалось ему еще более диким. За проявившимся окном-бойницей блеснула вода, окружающая неприступные стены островной тюрьмы, а Питч продолжал выворачивать тени наизнанку.
- Кто она теперь? – спросил он сдавленным глухим голосом, подняв глаза на Луноликого. – Прошло с десяток человеческих жизней. Кем ты ее сделал? Почему к ней не приходил Песочник?
[AVA]http://storage5.static.itmages.ru/i/17/0418/h_1492541937_3769916_b9b34fafef.jpg[/AVA]

Луноликий напрасно фыркал и морщил лунный свет в своем извечном презрении к слабости эмоций: Питч вовсе не собирался умирать от чего бы то ни было.
Да, известие повергло его в хаос, разбив стекло и слив воедино все жизни, что он так тщательно разграничил по разным емкостям. Но изменив все, оно при этом не изменило ничего. Все случилось по-прежнему и оставалось по-прежнему.
Кроме одного. Теперь ему действительно было что терять.
- Я благодарен тебе за нее, - сказал он демиургу в наступившей тишине: тени замерзли и умолкли.
Он видел за историей лаковую разметку шахматной доски, но искренне благодарил его за факты поступков. За то, что его дочь выросла, а не стала очередным застывшим духом, которому никогда не познать изменений. За Атлантиду, белый с золотом город без болезней и старости, который Козмо когда-то знал по обрывкам снов. За то, что ее не оставили.
Кто такая была Эмили Джейн, женщина, прожившая столько времени? Луноликий набросал несколькими словами портрет, но Питч увидел на этом портрете лишь апелляцию к прошлому, а не настоящее, в котором если он и был чем-то, то только злобным призраком, когда-то занявшим место ее отца. Кто она, и может ли он дать ей что-либо, кроме того что доказать, что той твари больше нет?
Но пусть даже это будет только одна-единственная вещь – он должен был ее увидеть.
Луноликий ждал. Было бесполезно спрашивать, почему он не сказал ему раньше, позволив тридцать лет прожить в согласии со смертью девочки, улыбающейся в медальоне. Питч знал ответ и принимал его. Пусть, хорошо, тогда бы это его разбило, теперь – склеило; он так давно знал старого друга и его игрушечные термины, что только качнул головой, показывая, что не нуждается в дальнейших объяснениях и готов продолжать.
Когда-то у Эмили всегда выходило дать ему смысл. У нее вышло это и теперь. Это был его собственный смысл, не касающийся ни их воссоединения, ни противостояния с Тенью. Он вдруг ясно осознал, чего хочет для себя, и что сделает с этой локацией после того, как исполнит то, ради чего сюда пришел.
- Понял про спираль, - коротко усмехнулся он, и откинулся на жесткую высокую угольную спинку трона, перевернув лежащие на подлокотниках руки ладонями вверх. – Дай-ка мне поработать…
Ранее он так отреагировал на слова Чешира о восстановлении генерала Козмо, потому что подумал, что с него станется буквально выбелить его мозг до исходного состояния. Однако следовало признать, что это была несправедливая мысль: Луноликий был за движение, а не за статичность. Именно поэтому в Атлантиде дети вырастали, а в Неверлэнде – оставались детьми навсегда. Именно поэтому – об этом он не расскажет Джеку, по крайней мере, в ближайшие несколько веков – Хранители были не избранными счастливцами, а жертвами во имя борьбы.

Со стен руин сошли все процарапанные и угольные согнутые страхом фигурки, память о чудесных темных веках. Рассыпался серовато-желтой железной стружкой полый, давно потухший глобус Хранителя. Теряющиеся в темноте своды пещеры исчезли, сменившись замковыми арочными перекрытиями, перекрестья висящих над бездной троп в никуда выстроились в мрачные тюремные коридоры, а птичьи клетки, полные теней, обратились в золотые прутья решеток, опущенных поверх запирающих камеры дверей.
По центральной галерее, где стояли двое мужчин, сквозняк гнал обрывки листов, выдранных из отчетного журнала.

«Шторм на море не прекращается двенадцатый день. Снова отменена лодка с провизией и почтой».
«Возможно повреждение стены камеры в третьем секторе, усилился фоновый шум».
«Они поднимаются из воды».
«не рассветает откуда письмо на столе?».

Питч наступил на бумагу ногой. Весь пол вибрировал от гула голосов.
- Стоит ли мне отказаться от всех своих сил? – спросил он Луноликого. – Что будет, если я отделю те тени, что остались во мне?
[AVA]http://storage5.static.itmages.ru/i/17/0418/h_1492541937_3769916_b9b34fafef.jpg[/AVA]

Отредактировано Pitch Black (2017-04-19 16:53:19)

Чем стало это место?
Хотя до этого Питч достаточно четко разграничил прошлое с еще одним прошлым, после того, что он услышал сегодня, ему стало гораздо тяжелее действительно «оставить прошлое в прошлом», как требовал Луноликий: именно сейчас он тянулся туда больше всего. Глядя на расползающуюся под его ботинком кляксу из страниц, он на несколько секунд подумал, что это будет предательством по отношению к Эмили, и что он не имеет права и не хочет ничего оставлять, но потом увидел все как есть. Он тянулся ни к чему иному, как к теням, а Эмили это не принесло ничего хорошего и в прошлый раз.
Кроме того, дочь была тем, что он не мог отсечь от себя, даже когда был лишен воспоминаний, и он не отсечет и не оставит ее и теперь. Скорее, полностью осознает, что она есть в мире – вместе с долгим следом своей жизни.
А что касается тюрьмы… Гуляющий по казематам ветер стих вместе с шумом волн, разбивающихся о стены. За окном бойницы вместо бушующей воды проступила высохшая светлая песчаная отмель. От моря остался только горьковатый запах йода, соли и сухих водорослей; испарилась вечная сырость, оседающая в застарелых ранах лихорадкой, смолкли голоса, перенимающие звуки у шторма. Наступила тишина. И сквозь крошащиеся от времени камни на полу, в стенах, в дверных проемах начала прорастать трава. Она покрывала руины бастиона как могилу, и в этом не было кошмара – только покой. Остатки скелета заплели сорные сиреневые цветы, а тени давно рассеялись на солнце за закрытыми дверями, под осыпавшейся крышей.
В это же время Питч стоял, позволяя лунному свету скручиваться в нем, становясь костями вместо истлевших. Свет не обжигал, как вчерашний огонь феи, он был холоден, как чистый разум, и словно внутренним стержнем сковывал его в забытой выправке, не давая теням распластаться, вывернуться и рассыпаться. На его физической оболочке затянулся шрам от стентирования, сердце перестало надрывно тянуть. Ощущение и впрямь было непривычным, но ему подходило. Он мог вытерпеть и гораздо больше боли – в целом, он и рассчитывал на гораздо большую боль.
- Повременим с аннигиляцией, я и без того не знаю, что я такое, - в тон объяснениям Чешира хмыкнул он, разглядывая свою руку, где под человеческой кожей уже вновь было темно. – Энергетический вампиризм. Не пытаться приказывать себе подобным, а уничтожать их. Мне нравится меч. Не трудись с локацией, старый друг, ты и так порядочно за мной отстраивал. Думаю, я справлюсь сам; да и это, откровенно говоря, сейчас последнее, что меня заботит.
Хотя генеральское прошлое в буквальном смысле только что поросло быльем, ему, как и прежде, не терпелось испытать новое оружие. Именно так, забирая кошмары, а не раздувая их, он и пытался существовать последние годы, но его прикосновение по-прежнему было опасно, и поэтому он предпочитал голодать. Станет ли теперь все по-другому? Пока он не ощущал своей силы с уверенностью – но, возможно, лишь потому, что еще не выстроил заново структуру своего мироздания после того, как сегодня она вновь опрокинулась.
- Это значит, что ты поручаешь мне нянчиться с ним? – обреченно и наполовину утвердительно спросил Питч (всегда есть «вот еще что»). Он не стал тратить слова, уточняя, готов ли Джек услышать правду – к этому никто никогда не готов. Пытаться перевести стрелки на Северянина, который по традиции держал с Фростом все судьбоносные беседы, тоже было бесполезно. Он знал – это разговор убийцы с убийцей. И не один. – Хорошо. Я это сделаю. Но сначала… когда я могу увидеть Эмили?
[AVA]http://storage5.static.itmages.ru/i/17/0418/h_1492541937_3769916_b9b34fafef.jpg[/AVA]