Леонхарт всегда был художником и изощренным эстетом, подходившим к моменту с изысканным извращением, получая удовольствие от сочетания густой карминовой крови и черного серебра, от сложных переплетений самых страшных заклятий, от прихотливых изгибов женских тел. Леон Корб тоже был художник и поэт, воспевавший красоту женского тела, которое оказывалось вне его объятий по какому-то досадному недоразумению, за это он его заковывал в шелк, атлас, парчу и органзу. Он любил женщин так, как любит модельер и мужчина, прекрасно знавший все нюансы фигур своих клиенток, прятавший то, что видеть не следует, подчеркивавший то, что есть лучшее в клиентке. Он был перфекционистом и капризной богемой Сторибрука, ничуть этого не скрывавший, готовый убивать за плохо подобранные туфли к платью, за безвкусные шмотки, которые носили некоторые девицы, независимо от их стоимости. Своих девочек он одевал так, чтобы вошедший мужчина забыл обо всем, а женщина не смогла спать, не получив такое же чудо. Он знал свое дело и ничуть не стеснялся того, что пользуется привычкой людей оценивать глазами, любить глазами и тем, что самые изощренные желания направлены только на самих себя.
Когда заклятие пало, то Леонхарт и Леон Корб, совершенно внезапно, соединились в одну личность, вальяжно расположившуюся в мягком, оббитом бархатом кресле с бокалом красного вина. Пробуждение памяти через двадцать восемь лет ходьбы по замкнутому кругу стало неожиданностью, и он пока не мог оценить, насколько все поменялось в нем самом, насколько он, Леонахрат, далек от Леона Корба, зато он мог насладиться тем, как его красивые помощницы становятся белее снега, как сходит с щек румянец, только губы начинают выделяться багрянцем. Красиво. И судорожные вдохи, от которых волнуется грудь чуть сильнее и заметнее, затянутая в тугой кокон атласа, делают момент интереснее - надо же, все три девицы оказались тремя сестрицами, с которыми он так и не закончил беседу в Зачарованном лесу. Он лениво, почти в полудреме, не нарушая необычного букета красного вина и женского испуга с ненавистью, следил за тем, как спешно они кидают работу, как выскакивают из ателье. Кто-то уколол палец и на сливочного цвета шелке расплылось пятно - Леонхарт любуется, Леон морщится. Девиц он не стал задерживать - Сторибрук городок маленький, далеко не убегут, а ему ещё нужно было разобраться что к чему. Он надеялся оказаться в ближайшее время дома. Дом - это не тот его особнячок, в который был завален кипами бумаг с набросками, а тот, который кое-кто так бесцеремонно спалил. Между прочим, он не забыл этого, или забыл, но подсознательно всегда был куда более жесток и требователен к младшей швее.
Красное вино в бокале отдавало легкой горечью карминера, когда к утру стало понятно, что в ближайшее время никто и никуда не отправится. Неприятно.
Магия работала благодаря Темному, но как-то скачкообразно, нестабильно и он только изрезал руки об лопнувшее стекло тонкого фужера, когда разозлился на игры в прятки с собственной силой. Чутье подсказывало, что лучше подождать и посмотреть.
Чутье несколько подвело, когда войдя в ателье, в которое пришлось вернуться, ведь Сторибрук все ещё на месте, а другого дела он пока не придумал, он обнаружил одну из сестер. Старшую. Корб на пару минут остановился, чуть по-птичьи наклоняя голову вбок, холодно следя за девушкой. Платье и девушка до сих пор были подобраны идеально друг под друга. Чутье и гипертрофированная эстетика говорили, что если она и пришла, то не для того, чтобы устроить скандал. Это было бы некрасиво и пошло. Леонхарт коротко кивнул, проходя в свой кабинет и закрываясь там. На столе лежал отрез сливочного шелка с каплей крови - кто из них возобновил здесь кровавые жертвы, и зачем вернулась Линда? Через час Леон молча вышел, вставая прямо перед столом швеи, наблюдая за отточенными до механизма действиями девушки. Макияж был идеален. Платье было идеально и не подразумевало, что где-то в лифе можно спрятать топор. Но женщины...
- Я удивлен, мисс Розенхерц, - Линда в Зачарованном лесу, Линда Розенхерц в Сторибруке - разница не так велика. - Вы пришли работать?

Если присмотреться, то на шее, на сгибе рук, на бедрах у Линды идут тонкие белые линии, едва уловимые для человеческого глаза, неразличимые, если их не искать. На шее сейчас Леонхарт видит, на запястьях, остальное скрыто, но он уверен, что такие же волосяные линии идут и там как кокетливое напоминание о маленьких слабостях, за которые иногда приходится дорого расплачиваться. Когда-то колдун был искренне уверен, что его поиски идеала закончены, а осталась лишь досадная формальность, с которой девушка справится легко. Не справилась, но зачем-то пришла сейчас.
Перед ним не стоял вопрос, какая из двух личностей, Леонхарт или же Леон Корб, станет главной теперь, когда он помнил их обеих, потому что тот мнимый второй шанс, который был дан всем попаданием в Сторибрук, колдуну был не нужен. Он не просил, а потому и не собирался пользоваться дармовой дрянью из чувства брезгливости к продукции массового употребления. Леон Корб отойдет на второй план, останется Леонхарт, который пристально изучает движения швеи, вслушивается в её дыхание, чтобы понять - зачем она вернулась? Если ради мести, то это, может быть и смело, но совершенно безнадежно и глупо. И это было бы слишком уже для Линды, которая казалась до неудачи с комнатой невероятно разумной девушкой.
Платье он подобрал ей хорошо, прическу, макияж... Пожалуй, это была сказочка, в которой из  трех сестер далеко не младшая была самой пригожей, хотя и самой расторопной и изворотливой, тут не поспоришь.
- Мне тоже интересно, на что это похоже, - Модельер присел на край стола, опираясь левой рукой и чуть нависая над швеей. - Вчера он тоже закончился не в три, но это не помешало уйти. Что изменилось сегодня? - Взгляд такой удивленный, как будто бы она все забыла обратно. Это был бы удобный вариант, но невозможный - Линда прекрасно помнила, кто она, а кто её работодатель. Юмор ситуации колдуну нравился, хотя оставлял легкий привкус гари на языке после пепелища, в который девочки превратили его дом. Дом ему нравился. И можно было сейчас просто протянуть руку и без всякой магии задушить, но вместо этого он только взял чертеж выкройки, кивая. - Почему ты вернулась, Линда?
Алая кровь смотрелась бы на белой коже дорогим рубиновым ожерельем. Леон ловит себя на мысли, что к этому платью стоит добавить ещё бижутерию под цвет крови, если уж естественную он сегодня не пустит, выведав истинные мотивы девушки. Злобы нет, есть прагматизм и холодный расчет, которые советую очень настороженно относиться к человеку, которого ты один раз расчленил, но который вернулся к тебе добровольно - велика вероятность получить потом нож в спину, яд в кофе, змею в постель. Хотя змеи по части Самира, а того он к своему дому и близко не подпустил бы.

Интересно не то, что именно скажет Линда, потому что слова можно подделать, а то как она это скажет. Остальное не имеет значение, кроме пульса, дыхания и интонаций, которыми мало кто владеет в совершенстве. У девушки было время, чтобы подготовить ответ, отрепетировать улыбку, интонацию и подкрасить все легким шлейфом шифоновых духов, приглушенных, но всегда осознаваемых на краю сознания, но сумела ли она воспользоваться ситуацией?
Леонхарт ловит себя на мысли, что ему почти всё равно, готова она или нет, потому что кто-то должен ответить за поджог и сломанную систему выбора идеальной невесты, а сейчас жертва сама идет в руки. И он на неё обижен, очень обижен, потому что это Линда виновата в том, что его дом сгорел - зачем она так глупо провалила испытание, которое не так и сложно было пройти. Он обижен до сих пор и не особо это скрывает, усмехаясь уголками губ - сладкие речи у птахи, красивые, такие, наверное, лживые. Корб надеется, что лживые, потому что иначе кажется все слишком абсурдным и нелогичным даже для него, истинного ценителя женщин.
- Вот как, - Колдун ещё не мог решить, как на это реагировать и стоит ли вышвырнуть девушку из ателье, но кто-то же должен работать, если остальные швеи молча уволились без всяких бумаг. - Ты меня расстроила, Линда.
Корб пожал плечами, не давая подсказки, когда именно Розенхерц его расстроила: сейчас, явившись на работу и оставшись, несмотря на опасность быть убитой, или же тогда, когда оступилась, сделав одно неверное движение. От страха, настоящего страха, её кожа ещё белее, платье выглядит угольно-черным и поразительно контрастным. Такой, вероятно, Черно-Белый мир, откуда пришел Вейл, о котором ему рассказывала Марианна, но Леонхарту мало двух цветов и их производных, ему жизненно необходимо плеснуть контрастное яркое пятно, чтобы почувствовать жизнь в этой сцене. Идеальные линии надо нарушить асимметрией.
- За ошибку ты заплатила, - От обиды голос ровный и совершенно бесцветный. Здесь явно нужно немного кармина, чтобы мир ожил, перестал быть аппликацией. И трогательный порыв, заставивший Линду податься вперед, лишь вызывает приступ ярости, которая должна была плеснуть брызгами если не сейчас, то через минуту, потому что в сказке нет порядка. - Я так много просил? Всего одно правило! Одно, Линда, - Мужчина сбросил ладонь девушки со своей, поднимаясь и заходя ей за спину, пальцами медленно повторяя линию плеч, касаясь шеи. Тонкая шея - достаточно чуть сдавить и всё, не будет больше теплого голоса и вкрадчивых слов. - Помнишь правило, Линда?
Злым шепотом на ухо, кладя обе руки на плечи и не давая швее подняться и посмотреть на него.

Власть развращает, но когда человек был лишен своего превосходства... двадцать восемь лет, которые был рядовым человеком, оружием которого были иголка да портновские ножницы, не считая врожденных изворотливости и обаяния, то власть скорее приводит в состояние эйфории и безумного восторга. Магия, которой Леонхарт был лишен всё это время, без которой всегда было "как-то не так", но он не мог решить, чего именно в его жизни не хватает, снова расползалась по крови болезнью, от которой не хочется лечиться. Полубезумие, которое охватывало его, диктовало свои правила игры, притупляя холодную расчетливость и прагматичность.
- Такая чудесная память, - Корб усмехается, выдыхая в темные волосы, едва касаясь кончиком носа. - И что же с ней было тогда?
Костяшки пальцев белеют от напряжения, скорее вызванного тем, что трудно, бесконечно трудно заставить себя не сжать ладони на горле и не переломить эту жизнь ещё раз. Нет, второй раз убивать некомильфо, слишком скучно, хотя цветов в этой картине до сих пор не хватает. Любой, лишь бы разбавить строгость черно-белого немого кино, в котором актеры случайно заговорили. Дисбаланс, лишний, никому ненужный дисбаланс, поэтому нужно добавить цвета, чтобы мир не вертелся бесконечным калейдоскопом смеси из эйфории и глухой ярости.
Ярость делает мир контрастнее, пальцы сильнее сдавливают плечи. Там останутся синяки. Это уже цвет.
- Есть ключ. Есть дверь. Ключ от двери, в которую входить нельзя. Так просто, как... - Рывком он разворачивает Линду к себе, опрокидывая стул и, вероятно, если отпустить девушку, то она просто упадет на пол, потому что удержаться на тонких острых каблуках будет почти невозможно. - Но невыполнимо, да?
Леонхарт отшвыривает от себя швею, но упасть ей не дает и поднимает её над полом, выдавливая воздух по капле из легких. Красок до сих пор мало, нужен красный, поэтому на запястьях, на лодыжках, на горле обозначаются старые шрамы, наливаясь кровью - выглядит тонкой коралловой нитью.
- Я просил всего одну вещь, - Эйфория от магии расплывается цветастой галлюцинацией и солоноватым привкусом собственной крови. Колдун стер тыльной стороной ладони тонкую струйку, добежавшую до уголка губ - магия отдается шумом в ушах и подскочившим пульсом. Он так отвык от себя, но красный как раз вовремя.

А он не хотел слушать, он хотел убивать - маленькая проблемка, которая оказалась между модельером и швеей. Проблемой чуть побольше была такая искренняя обида, что слушать просто было не возможно, когда спустя двадцать восемь лет, наконец-то, пробилась истинная натура Леонхарта, желавшая угробить все, что здесь существует только из-за мысли, что им попользовались. А он очень не любил, когда им так беззастенчиво пользовались, как это сделала Реджина, как это сделали три сестры в Зачарованном лесу. Вина Аделаиды бесспорно заслуживает тяжелой и мучительной смерти, но вина Линды, не сумевшей пройти испытание, хотя все ставки делались именно на неё, была в разы страшнее. Леон страдал, потому что он разочаровался в девушке, за это девушка должна была страдать в свою очередь.
Прагматичная немецкая душонка требовала просто швырнуть девчонку в стену, залить бетоном и выкинуть куда-то в море от грех подальше. Вероятно, оттуда не возвращаются, если русалки не нагрянут. Извращенное восприятие прекрасного дизайнера требовало куда больших пируэтов и сюжетно-поворотных танцев, хотя бы для того, чтобы Линда полностью осознала степень своей вины, в результате которой он потерял дом, кое-какие запасы, которые не успел вынести из огня, пострадало его самолюбие, он не нашел себе жену, хотя всего то хотел нормальную и вдумчивую девушку, а ещё оказался в этой дыре. Дыра с самого начала ему не нравилась, потому что здесь было тесно.
Тесно. Леон рванул ворот рубашки, неприятно врезавшейся в горло, хотя сам же в этот момент душил свою жертву. Не до смерти, до осознания её вины. Жестокость растекалась по венам черной патокой, ярость давала пищу магии - он чертовски скучал по этим ощущениям, по самому себе, поэтому сейчас было сложно остановиться на полпути и не дойти до эйфории крови на руках, теплой, липкой крови, чужой жизни, цепко удерживаемой в руках. И это чувство сейчас слишком сильно пьянило, потому в движениях Линды он не искал подвох, привыкнув к тому, что жертвы давно уже не сопротивляются. Ваза стала внезапностью для колдуна, машинально выставившего руку перед собой. Ваза с хлопком растворилась в фиолетовом дыме, но этого мгновения было достаточно, чтобы, переключив внимание на летящий предмет, Леонхарт выпустил из тисков швею. Звук падения заставил вздрогнуть и поморщиться - в этом спектакле громкие звуки не были предусмотрены, все испорчено.
- Зачем ты это сделала? - Вопрос можно понять так, как хочется - про вазу, про предательство, которым он считал все действия Линды после своего ухода из дома, про возвращение и про слова, которые она зачем-то ему упорно пыталась подсунуть в оправдание. Он ненавидел оправдания и зверел от них, считая их просто доказательством вины. Леон провел рукой по лицу, стирая очередную маску или меняя на новую, преодолевая за пару шагов расстояние между ним и швеей, склонился над ней, разглядывая как неведомую зверушку - с любопытством и отстраненность, с жадность коллекционера (как-то так горят глаза у Кашнура, когда он тащит в нору очередное уродство, потому что оно вот валялось на дороге, а ему нужно). - Начнешь оправдываться - убью.
Совершенно беззлобно и безэмоционально, с леденящим спокойствием, в которое теперь перетекла жажда крови. Он протянул руку Линде, чтобы поднять на ноги.

Игра в кошки-мышки приобретает особый оттенок, когда лев сытый, а жертва, совершенно внезапно, обнаружив, что её до сих пор не съели и даже не покалечили, бросается в атаку. Закон джунглей - или ты, или тебя, причем неважно, кем ты был по праву рождения, важно лишь то, как ты сумеешь себя поставить. Правда один взмах когтистой лапой возвращает все на свои места, но какое-то время ещё висит иллюзия того, что жертва может стать охотником, а лев превратиться в бедную овечку. Причудливо.
Вместо покорности в глазах Линды Корб увидел то, что можно было интерпретировать как недовольство, например, гнев, ярость. Это было необычно, потому что подобного он ждал от младшенькой из сестер, но никак не у старшей. Колдун удивленно вскинул брови, вопросительно глядя на барышню и пытаясь припомнить, с чего вдруг у той проявился норов. В атмосфере, видимо, было неспокойно, а стресс от осознания, что столько лет они жили чужой жизнью, давал о себе знать. На белой коже расплывались фиолетово-багровые синяки - даже это сейчас было правильно и красиво, потому что слишком много черно-белого в данном фильме.
Он пожал плечами - ну а что ему ещё делать с теми, кто перед ним виноват и, в общем-то, и так был уже мертв? Видимо Линда слишком много общалась с сестрами, а Леонхарту, внезапно, стало слишком лень устраивать пошлые сцены с криками и дальнейшим битьем посуды, даже ваза не разбилась, а просто пропала. Чувство вкуса подсказывало, что от скандалов толку мало, если в конце кто-нибудь не умрет, а убивать прямо сейчас он все ещё не собирался, хотя хотелось.
- Наши? - Удивление не то слово, которое отражало состояние колдуна, которому пытались напомнить про совесть. Совести у него не было, как и моральных обязательств перед кем бы то ни было, а любые попытки привить ему что-то подобное заканчивались плохо. - Хотя надо было придумать более надежный способ для испытания, наверное...
И он задумался о том, что было бы славно, если бы девицу разрубало сразу как она проникала в комнату, а не вот эти сложности с яйцом и краской. Ну перемудрил, повелся на дешевый фокус, ну что поделать, со всяким случается.
Задумчивость не мешала ему машинально подхватить девушку, рванув её вверх, чтобы она поднялась с пола, а потом, когда ощутил, что она проседает, то перехватить за талию. Это было скорее на уровне безусловного рефлекса, который заложен в любого нормального мужчину, если только у него две руки.
- Нет, падать будешь потом, - Леон перевел взгляд обратно на Линду, перехватывая её поудобнее и поднимая на руки. До ближайшего кресла от силы шагов пять, а если сломается игрушка, то придется искать новую. Сколько шагов до новой игрушки? Опустив её в кресло, он молча дошел до своего кабинета, прихватывая из шкафа виски и два бокала. Янтарная жидкость принесла новый цвет в композицию, плеснувшись в прозрачное граненое стекло. - Пей.
Один стакан себе, один Линде - надо переварить и подумать, что делать с этим дальше.

Две личности в одном человеке не самое приятное открытие с утра пораньше, особенно при том, что беседы с психиатром тут не помогут, психиатр сам два в одном. Непонятно даже, как теперь лучше быть: он чертовски соскучился по себе настоящему, но законы Сторибрука накладывали свои ограничения, потому что пока было непонятно, действительны они прямо сейчас или все вернулись к законам выживания Зачарованного леса. Пока нельзя было убивать без лишних объяснений, делать то, что хочется, не отчитываясь потом перед не в меру рьяной блондинкой, пока нужно было присмотреться к тому, как жить в новых условиях.
Приблизительно об этом размышлял колдун, потягивая виски и рассматривая сидящую перед ним женщину. Облокотившись на стол, он молча мрачно смотрел на Линду, решая для себя непростую задачу о том, что делать с жертвой, которая сама пришла на смерть - убивать в этом случае скучно, куда веселее вытаскивать забившееся в щель создание, всеми силами пытающееся выжить. С другой стороны, безропотно терпеть его недовольство она не хотела, что немного удивляло, но вполне вписывалось в концепт двух личностей а одном человеке, но вот которая ему больше нравилась, он пока не решил. В принципе, у неё было время попытаться, именно попытаться, убежать из ателье, пока он ходил за выпивкой, но она осталась, только туфли сняла. Корб скосил глаза на обувь, на ножки девушки, сделал ещё глоток обжигающей горло жидкости, досадливо поморщился, сжимая и разжимая кулак - на сегодня с убийствами закончено, наверное.
- Ещё? - Он кивнул на стакан, задержался взглядом на пятне от помады. Цвет хорошо вписывался в ситуацию, потому что он снова начинал злиться, но уже как-то тускло и устало. Магия пока была слишком нестабильна и оставляла мерзкое ощущение слабости после эйфории от собственной силы. - Ты думаешь, что второй раз можно поверить, Линда? Простить просто, начать верить - нет.
Корб сделал ещё глоток, не сводя глаз с девушки. То, что он был ей нужен, вроде бы и льстило самолюбию и отдавало досадой проваленного испытания. Он действительно тогда думал, что его поиски закончены, когда пару дней пожил с Линдой, тем жёстче была его реакция на её провал. С другой стороны, убить он её успеет...
- В Сторибруке у меня есть дом, - Он оттолкнулся от стола, неторопливо подходя к швее, присаживаясь на корточки перел ней. - В доме много комнат, хотя и не так как в Зачарованном лесу, - Он залпом допил виски, ставя стакан на пол, а после опираясь ладонями на подлокотники кресла. - Там есть комната. Помнишь закон?
В комнате больше не было крови и частей женских тел, хотя там были эскизы. Если одежду воспринимать как вторую кожу, то ничего не изменилось. Дать ему время, комната наполнится склянками с зельями, листками с заклинаниями - ведь именно об этом было испытание. Даже не сколько из желания что-то скрыть, сколько из знания, что если жена убьется войдя в комнату, когда туда не надо, придётся снова муторно искать правильную идеальную женщину.

Отредактировано Leon Korb (2015-09-22 13:14:29)

В выпивке тоже есть капля обыденной магии, заставляющей верить, что море по колено, мир весь у твоих ног и нет ничего невозможного, выпивка обнажает глупость, жестокость и самые потаённые мысли и желания, а потом, как и за всякую магию, приходит расплата. Будничное волшебство для тех, кто обделён настоящим даром. Леонхарт усмехнулся, широким движением плеснув виски в протянутый стакан, едва не расплескав, себе наливать не стал.
Он не торопился, сейчас последнее, что стоило делать, когда весь город того гляди тронется умом, стоило подождать, выждать время, а пока наблюдать, стараясь просчитать, куда в этот раз склонится чаша весов, и как это можно использовать. Пока можно было заняться небольшими вопросами, незаконченными делами из Зачарованного леса, маленький ремонт собственной жизни подручными средствами. Ещё неизвестно сколько сил и времени уйдёт на изучение работы магии в этом мире, как вообще это повлияет на Сторибрук, для которого волшебство было неестественным явлением. Желательно проверять не на себе, а на ком-нибудь безмозглом и бесполезном, чтобы выводы сделать, а жалеть о потере не придётся, если она случится. Или разобраться с женщиной, если восстановить свой настоящий дом он не может.
- Одна из комнат, да, - Было интересно, что девушка собралась делать сейчас, когда правила она помнит, а игра уже стала другой. Незадача. Во всем прослеживался гротеск с лёгкой асимметрией - самыми важными в выкройках на тканях и человеческих жизня все оставались линии. Именно в красоте линий, в их характере был заложен главный смысл. Губы дрогнули в несимметричной улыбке, когда Линда протянула к нему сначала одну руку, а потом и вторую - ах, девочка, если бы все было так банально. Леонхарт приподнялся, почти касаясь губами губ швеи, не разрывая зрительный контакт и наблюдая за тем, насколько та погружается в свой мир. Нет, это мы уже прошли.
Смех буквально мечется между лицами, не имею возможности вырваться и разлететься по комнате с тусклым освещением. Только настольная лампа на столе швеи упрямо продолжает светить тёплым желтоватым светом, пока не мигнула, чтобы погаснуть. Леонхарт всегда любил другой антураж, в котором электричество было лишним, но приходилось терпеть.
- Это было бы слишком скучно, - А новые правила он ей не скажет. Или скажет потом, когда вволю насмеётся над её попытками ничего не нарушить и эквилибристике воздушной акробатки, но пока... Вера - это удел героев, а Леон им не был, ему больше нравились чёрный свечи, мрачные подвалы, ритуальные ножи и кровные нерушимые клятвы. Колдун сощурился, заволакивая их лиловым туманом магии перемещения. - Ты готова поклясться, что не предашь меня, Линда?
Подвал в доме вполне подходил для того, что он задумал. Заодно и вернул им на ритуал более привычный вид, раз уж через какой-то час придётся снова напялилить шкуру Леона Корба.

Прежний облик, оказывается, имеет куда большее влияние, чем могло бы показаться.  Вместе с ним возвращается прежнее цельное восприятие мира, когда не было ещё фальшивых личностей, фальшивых воспоминаний и чужой жизни, набившей оскомину ещё в первый год, но от которой невозможно было отделаться. Интересно, кстати, что сделают все собранные здесь герои, когда доберутся до госпожи мэра, а вернее до королевы Регины. А может и не герои, может и все захотят поплясать на свежем трупе и ритуально расчленить горе-ведьму... Вообще это интересно, на это стоит посмотреть, если опять не придут Чарминги со своей извечной жаждой прощать всех и всё. Между прочем, если бы эти зайчики в свое время не отпустили Злую Королеву на все четыре стороны, то всё было бы иначе, но, видимо, мозгов на то, чтобы хотя бы запихнуть обиженную колдунью в магическую тюрьму, не хватило.
Прежний облик возвращает уверенность в том, что делает он всё верно - нельзя пускать в свою жизнь человека, однажды собственноручно убитого, не подстраховавшись. Много славных колдунов погибло из-за такой вот сентиментальности и веры в то, что ну они то точно успеют отразить любое нападение, а потом любовница закалывала, подливала яд и всё, ничего не оставалось от былого могущества, не считая плоти, которой славно попировали земляные черви.
Стены тут неровные, вытесанные из камня. Откуда появился подвал? Вероятно, это дань его дому в Зачарованном лесу, который таил множество секретов похуже, чем таз с кровью и куски мертвой плоти очередной не в меру любопытной женщины. Даже светильники были в форме факелов, пусть и питаемые электричеством и современными технологиями, но сохраняющими дух места.
- Условиях? - Нет, диктовать ему условия - это очень остроумно, но ради разнообразия он может и выслушать. Глаза только нехорошо так блестят, недобро - любое лишнее слово и Линда отправится отсюда обратно к сестрам. Возможно, что частями. Это было бы забавным предупреждением девицам о том, что он собирается заглянуть на чай и обсудить все их общие планы. Но девушка просит смешное, почти ничем не мешающее ему действовать. - А что тебе твои сестры, Линда? Не пора ли им самим начать думать о себе? - Леонхарт усмехается, но кивает - в его голове уже миллион вариантов того, как достичь своей цели, если он захочет, обойдя клятву про сестер. В конце концов, что значит "не трогать"? Всего лишь физический контакт, который ему совершенно не нужен, чтобы кого-то совершенно внезапно нашли мертвым. Футляр из черного дерева, покрытого лаком, лаконичен и приятен на ощупь. Внутри, в оббитом фиолетовым бархатом чреве, трехгранный кинжал, ощерившийся тускло бликующим в свете искусственных факелов лезвием. Его Леон тоже давно не видел. Вероятно из-за того, что модельер никогда не заходил сюда, забыв о существовании того, что куда больше его характеризует, чем цветастые тряпки. Футляр откладывается в сторону, но без резких движений - он слишком прагматичен, чтобы раскидываться дорогими вещами просто так, ради эффекта, который он не пытается достичь, пробует подушечкой большого пальца лезвие, появляется капля крови - острое. Леонхарт почти нежно улыбается этому факту, ведь так приятно, что есть вещи, которые не меняются даже тогда, когда весь мир был выпотрошен от магии подобно рыбе, из брюха которой вытащили внутренности. - Тогда клянись, Линда, что никогда ни действием своим, ни бездействием, не допустишь вреда для меня, - Дымчатый сапфир на рукояти начал тускло пульсировать красноватым светом, когда вместе со словами клятвы колдун полоснул им по своей ладони, следом за этим бесцеремонно проделывая тоже самое с ладонью Линды и скрепляя их. - Клянись.
В клятву, скрепленную кровью, не войдет часть о сестрах, потому что их здесь нет, войдет только то, что сам он не прибьёт швею и, пожалуй, не даст это сделать без его ведома кому-то ещё. В ушах начало завывать от маленького смерча, вызванного магией и лилового тумана клятвы.
Наверное, на сегодня магии довольно, после стоит отдохнуть, потому что после стольких лет воздержания вот так сразу становится подозрительно весело и эйфория опять начинает заглатывать разум. Неприятно, когда магия владеет тобой, а не ты ей.

Juravi lingua, mentem injuratam rego. (с.)
За магию надо платить - старинная формула, которой, почему-то, все с такой куртуазностью пренебрегают, считая всего лишь красивыми и немного жутковатыми словами. На практике магия, темная или же светлая, всегда отбирает самое дорогое, самое ценное, а потому не может сама быть доброй или злой, магия может только отражать выбором жертвы сущность человека, который её призвал. Если обыватели относились к волшбе как к занятному фокусу, бежали к колдунам из-за первой же сдохшей овцы, потому что жизнь непоправимо надломлена, а потом сильно удивлялись, когда жизнь действительно неповторимо менялась, приобретая все самые гнусные черты, о которых только способен был подумать заказчик, то колдунам было проще. Колдуны заключали этот контракт с природой при первом же проявлении дара, либо же помирали от собственной силы, захлебнувшись в слезах и желании остаться белым и пушистым.
Но фиолетовый никогда не был белым.
Впрочем, магия нерушимой клятвы тоже меняла цвет с каждым словом Линды, окрашиваясь из лилового в пурпур, притягивая к себе всё внимание, заставляя лопаться от несовместимости совместного сосуществования электрические факелы. Свет погас,  лишь дым подсвечивал лица и отбрасывал на белые пряди жутковатые отблески. Чем выше поднималось кольцо, возникшее из крови, тем сильнее менялись ощущения Леонхарта: от легкого головокружения и покалывания в пальцах и до ломоты в костях и дикой головной боли. Нет, он не стал добавлять к клятве свою, потому что взвешивал теперь каждое слово, а минимальный обет гарантировал сам ритуал.
- Да будет так, - Вместе со словами мир взорвался из красного кольца на осколки всех цветов, крошевом впивавшихся в сознание колдуна. Тяжело магия давалась, непривычно - не то отвык за двадцать восемь лет, не то накладывал отпечаток мир, где волшба была привнесенной, а потому могла капризничать как красивая женщина. Магия и была женщиной, требующей тебя всего, хочешь ты того или нет, ревнивой и сварливой временами, если с ней неразумно и неаккуратно обращаться. Клятва оставалась под языком железистым привкусом крови и чугунной головой вместе с расплывающимся радужно-эйфорическим ощущением наркомана, который после долгого воздержания получил дозу. Губы расплываются в блаженной улыбке садиста, вскрывшего вены своей жертве, но глаза мутные, темные. Сейчас Леонхарт делает всё машинально, совершенно автоматически кладя ладонь на спину прижавшейся к нему Линды. Он вряд ли вообще об этом вспомнит через четверть часа, сейчас в его сознании расплываются мутные круги, след ушедшей магии, след прошедшего ритуала, проступая красной сеткой капилляров возле глаз, белка у которых не видно.
- Что? - Вопрос вонзается в сознание неприятно, заставляя закрыть глаза и облизнуть потрескавшиеся губы. Тяжело, тягуче выходит из мазохистской эйфории, пытается сконцентрироваться на лице девушки, стоящей перед ним и не спросить простую вещь: "А ты кто?". Медленно, но зрачок принимает привычную форму, хотя все ещё неестественно расширен. - Только не хлопай дверьми, не бери черный сервиз и смени платье.