В этих краях она уже бывала. Где-то шестьсот лет назад, когда здесь не было еще единого королевства, а днем светило солнце - ручьи приносят владычице рассказ о проклятых землях, над которыми теперь властвовала ночь, о кровавых тучах, сгущавшихся над жалкими деревеньками смертных. И богине стало любопытно самой посмотреть, что стало с землями, которые для нее остались или безымянными, или же вовсе несли название, для уха смертных непонятное, но которые люди именовали Эренделл.
Эренделл, талантливый мальчик, ни капли скромности или жалости. Назвать королевство своим именем, а дети его и забудут. Как это иронично, правда?
Богиня заглядывала даже в склеп ученика, но освобождать не стала, давая тому самому пройти путь от смерти и бессмертия до становления чем-то иным, новым. Возможно однажды бы он смог присоединиться к ней на божественном пьедестале, если бы в нем так жарко не горела страсть к животной смертной жизни. Глупенький мальчик, но Урсуле было любопытно взглянуть, уловить обрывки заклятий, бушевавших над прибрежными волнами: одни были юные, новые, пусть и похожие на чары Эренделла, но другие, а вот вторая часть ей была хорошо знакома. Богиня почти растрогана - так приятно увидеть тех, кого можно оставить несколько столетий, а потом не образумить, что не только человек, но и весь его род уже давно вымер. Эти смертные... Эти бессмертные...
Воды напели ей и о другом, о зове еще одного колдуна - поразительно, сколько же магов стало на таком маленьком клочке суши. Не пора ли утопить здесь все, чтобы не развелось ничего лишнего и не устремило похотливые взоры на ее царство? Потом, успеется, но выходить к Ротбарту... Королю без королевства, монарху без народа... Урсула мнется, не зная, настолько ли ей сегодня скучно, чтобы пообщаться с человеком. Все они сразу такие набожные, когда жизнь висит на волоске.

- Ты чаго же, дяденька, в сказки веришь? - Девочка лет пяти в оборванном платьице с перемазанным сажей лицом, вороньим гнездом на голове из спутанных рыжих волос укоризненно смотрит на мужчину. - Не сидится же дома некоторым.
Дитя шмыгает носом, вытирает тыльной стороной ладони не менее чумазой, чем лицо, нос, а потом деловито начинает рисовать на мокром песке грязным пальчиком.

Богиня была падка на лесть, хотя сама она обращение к себе "прекраснейшая" лестью и ложью не считала. И во многом была права, потому что мало найдется тех, кто не смотрел бы заворожённо на зеркальную гладь воды, либо не восхищался бы мощью и торжеством стихии, когда наступал шторм. И на зов Ротбарта она откликнулась лишь по той причине, что и так была здесь, она пришла для другого короля, но звезды сегодня сложились в пользу другого - она приняла новую игру, материализуясь здесь и сейчас, но совершенно еще не определившись, а что сулит ей этот разговор, нужен ли он ей. Как появилась, так она могла и исчезнуть в любой момент, когда ей надоест, либо когда волны нашепчут ей о чем-то для нее более интересном и важном.
- Прямо так и ходят? - Недоверчиво ответила девочка, продолжая рисовать на песке. Простые круги, но это лишь на первый взгляд. На самом деле ей совсем не хотелось, чтобы излишки магии ученика оказались в море. Пусть резвится на суше, она его не тронет, полюбуется со стороны, но стоит ему переступить черту... Черту владений она и рисовала. Условную, конечно, потому как вены рек и ручейков пронизывали Эренделл, но малая вода всегда подчинится большой. Возможно, что лишняя предосторожность, но ей совсем не хотелось, вернувшись через пару сотен лет сюда, найти зараженное море и выродившийся подводный мир. Впрочем, вряд ли Эренделл рискнет перейти эту черту - даже сейчас он не стал тем, кто смог бы с ней сразиться. Слишком юн и горяч. - И что же за время сейчас? - Она запрокинула голову, поглядывая на набухшие кровью облака и ночь среди дня. Неприятное, вероятно, для смертных время. Вымрут опять, но потом заново народятся, заселят проклятые земли, обживутся и опять гадить начнут. - Думаешь? - Первый раз девочка подняла голову, оторвавшись от своих художеств, искоса посмотрела на мужчину, на протянутую им раковину. Раковина и впрямь ее, раковина из морей далеких, не из этого мира. Она лукаво улыбнулась - может быть и заберет, раз иллюзий Ротбарт не стоит. - Далекий она путь проделала, через сотни морей. Из русалок кто-то обронил, - Она протянула грязную руку к диковинке, нежно проведя кончиками пальцев по наростам. Старая раковина. - Зачем меня позвал, Ротбарт?
Что же, личине грубить не стал, в ребенке богиню признал - заслужил хотя бы быть выслушанным.

Покладистые люди похожи на пену морскую, срывающуюся кружевом с самых высоких пиков. Девочка усмехается, невозмутимо вычерчивая кружево заклинания - мягкий песок податливо принимает детские каракули, а волны набегают, пытаясь слизнуть их и унести вглубь, но тут же нерешительно застывают, получая от богини указ уходить, мягко сползают обратно к большой воде, не спорят.
- Он не один из основателей, он и есть основатель, - Урсула задумчиво смотрит на завиток спирали, он ей не нравится. Для нее не новость, кто сюда вернулся, вероятнее всего ее появление можно считать почти что данью уважения к магу - он достаточно безумен и силен, чтобы смести все свое королевство и обломки опять покидать в море. Было уже разок такое, только теперь тел станет слишком много, воды наполнятся ядом, а она совсем не ждет сейчас гостей во дворце. Она стерла завиток, перечерчивая грязным пальчиком всю фигуру заново. Когда она закончит, весь узор вспыхнет ровным светом на пару минут, а потом исчезнет. Как исчезнет и возможность у кого либо скрыться из Эренделла или проникнуть в него. Люди рождаются и умирают, море движется в едином биении прибоев и отливов. - Он просто расстроен, что его предали.
Девочка пожимает худыми плечами недоумевая, чего люди ожидали, когда за если игры с изменением памяти. Если Эренделла сгубила невероятная гордыня и непомерная жажда разрушать, то его семья страдала слабоумием и трусостью. Тяжела доля родителя, не отдавшего и капли собственных приличных черт детям.
- Ты не звал меня, Ротбарт, когда лишился короны, чем же тебя так тронули люди этого больного королевства? - Боги обидчивы и ревнивы, когда дело касается поклонения им. Возможно, что она бы даже не изволила бы откликнуться, если бы колдун позвал ее тогда, но это ничего не значило. Он ее не позвал тогда, позвал сейчас. - Эти люди не веруют в меня, я не люблю их. Может быть новые народятся удачнее? - Девочка капризничала, опять перерисовывая все тот же символ. - А ты готов заплатить ту цену, которую я назову? Готов отдать мне дочь?
Она еще не решила, нужно ли ей все это. Связываться с чужой войной тоже не хотелось, когда дома русалки бунтуют и сын возомнил из себя нового бога.

Я бы... Прелестно.
Человеческой деловитости можно было бесконечно дивиться, как и бесконечно смотреть на воду - ничего не стоит сейчас погрести королевство под водой, просто утопить Ротбарта или показать ему чуть больше, чем сможет выдержать его сознание. Но волны плещутся спокойно, хотя это было бы выполнением просьбы колдуна... Но в манере бессмертных, которые истолковывают все по-своему, не слишком опираясь на нормы человеческой морали. Или слишком не опираясь... И ведь это правда было бы решением - кровавый дождь не прошел бы над королевством, не сгубил бы людей, которые к тому моменту были бы уже давно под водой. Самые лучшие из них пополнили бы милостью богини ряды подводного королевства, обретая новый разум, новую силу и лишаясь хрупкой смертной оболочки. Урсуле такой вариант нравился, но, кажется, Ротбарт немного не об этом просил?
- Они близнецы, - Милостиво поделилась крупицей знания владычица, продолжая меланхолично вычерчивать свои круги - цепь почти готова, а это значит, что время их разговора неумолимо подходит к концу. Она замурует больное королевство, изолирует от моря и все, больше никто не сможет ни придти, ни уйти - и подарок, и наказание талантливому мальчику Эренделлу, потому что богиня знает его вечно неутолимый голод до всего нового. Этого королевства ему будет мало, она не сомневается, он пойдет дальше, оставляя позади себя застывшие реки крови, он пойдет так далеко, как только сможет, пока не найдется по традициям любой сказки герой, способный его остановить. Или не найдется, или не герой - она не любит застывших формулировок и стоячую воду. Все может измениться в любой момент, как она может от скуки помочь или не помочь каждому из них. А вообще странно было бы, будь в основании родового древа только одно имя, но было бы любопытно. Она знает всю историю Эренделла, как знает больше, чем кто-либо. Разве что сам талантливый мальчик знает о своем богатом внутреннем мире больше, чем богиня. Или меньше, потому что он всегда так однозначно воспринимал все в этом мире... Однозначность его и погубила, возможно, что погубит и вновь. - Но сюда вернулся Эренделл.
Ну и Элланор. Она не сказала? Ах, это все такие пустяки, потому как одной проблемой больше, одной меньше - не все ли равно сейчас от чьей руки умереть? Она и Эренделлу не сказала, что "побочный" эффект будет у обряда, но ведь он как всегда спрашивал обо всем, кроме важного. Такой милый маленький колдун.
- Я могу их укрыть в море. Этого ли ты хочешь? - Рисунок закончен, и девочка встает, деловито подходя к кромке воды, чтобы зачерпнуть немного морской пены. Волны бегут в сложенные ладони сами, тихо урча и что-то рассказывая владычице. Урсула смывает песок, смывает грязь с лица, а вместе с этим и личину маленькой девочки, принимая вновь облик рыжеволосой женщины в платье цвета морской волны. - Мне нужна колдунья, - Она оборачивается к Ротбарту, склоняя голову на бок и удивляясь, как же они все тут еще живы с такими вольными нравами. - Цена моей помощи - Одиль. Можешь дать ей время на раздумья пару часов, если считаешь ее такой самостоятельной, - Урсуле всё равно, не от нее водой убегает время. Цепь из кругов вспыхивает ровным бирюзовым цветом, чтобы начать меняться и перетекать во все другие: от лазури до иссиня-черного. Но раковина в руке все еще хороша, а богиня так любит все, что связано с морем, что цепь гаснет, отрезая сушу от воды на долю секунды позднее. На долю секунду позднее, чем в Эренделл возвращается огненной звездой Элланор. Урсула улыбается, ощущая скорую встречу брата и сестры, ощущая и еще одну магию, разлившуюся в воздухе, но ничего об этом не говорит. - Но за раковину могу ответить на один твой вопрос. Подумай хорошенько прежде, чем задать его.
Большей милости, кажется, невозможно оказать.

Море сворачивается кольцом, затихает, настороженно отгораживается от внешнего мира и ждет, ждет, что будет дальше и какие ещё глупости натворят жители суши. Обитатели бездны живут по другим законам, не размениваясь на суету и рябь, к которой так тяготеют земные сородичи. И ведь правда, чем мельче вода, чем ближе к берегу, тем незначительнее волны, тем меньше значения придается каждому плеску, то ли дело, когда поднимается волна в сердце океана, способная затопить одним движением огромное судно. Такие волны вызывали уважение, рассказывали о мощи стихии, о её неумолимой силе, которая однажды обрушивается на берег, вырастая из маленькой и ничтожно ряби в убийцу. Много таких страшных историй могли поведать моряки, могли рассказать, как поднимается стена из воды внезапно, среди белого дня, когда даже ветер не тревожит морскую гладь, как заглатывают они целые армады и простые легкие суденышки. Конечно, расскажут они и о чудесных избавлениях, о том, что рыбацкие лодки, коли хозяева их чтят богиню и не ловят больше, чем следовало бы для пропитания, остаются невредимыми как по волшебству. Не иначе Урсула хранит - вот, что скажут они. И будут правы. Она никогда не крушила тех, кто возносил ей молитвы, кто разговаривал с морем, будто бы оно живое. А оно живое, оно слышит и ругань и похвалу, оно всё помнит, но что вспомнит человек, когда с него придут требовать ответ?
- Защитить их сможет только его наследница, - Магия всегда была очень семейной и хрупкой ценностью, но привязана к банальной крови. Самая сильная волшба всегда требовала именно её, требовала подтверждения истинности намерений. - И пусть тебя не обманет легкость ответа - в Эренделле, для Эренделла наследственность определяется не только кровью, но и магий. Видел их колдовство? Оно не такое, как у многих колдунов, не такое, что у тебя, оно переплетено с кровью, а кровь переплетена с силой. И только в таком сочетании можно говорить о преемственности, одной лишь крови мало.
Эренделлу это понравилось, правда тогда он не знал, каковы будут последствия, но ведь он не спросил об этом, а Урсула не отвечает на вопросы, которые не задали. Зачем? Знания всегда лишние, если дать их просто так, не запросив в обмен ничего, даже не услышав вопроса.
- Но вы можете, - Она задрала голову к багрово-черному небу, указывая Ротбарту рукой на него. - Не допустить безумия. Если успеете, конечно. Если решитесь. Решитесь ли вы? - Любопытно, конечно, отдала бы она своих дочерей или нет. Она не знала ответа на этот вопрос, потому что ей никогда его не задавал тот, кто имел бы на это право и достаточную власть, чтобы не оказаться в брюхе у каракатицы через пару секунд после подобных речей. - Вы можете уберечь от памяти, которая обрушится на людей, но об этом вам расскажут тролли. Если, конечно, они ещё живы, - Богиня усмехнулась, представляя, какое побоище Эренделл устроил этим странным зверушкам, которые немало усилий приложили, чтобы его имени даже в страшных сказках не осталось. Хотя эти твари живучие, а король-чернокнижник слишком нетерпеливый - кто-нибудь да и выжил. - Но этого мало. Вам придется принести жертву. Кого-то одного, чтобы остальные могли жить - кто-то должен добровольно взять на себя излишки памяти, которая скоро вернется в королевство. И вряд ли ты представляешь себе, насколько это будет страшная смерть и какие муки ждут добровольца. Даже и не знаю, найдется ли?
Она пожала плечами отчасти безразлично, отчасти утомленно - её ждало море, море отдалялось и ей пора было возвращаться к нему, потому что разум стихии не может жить отдельно от неё.
- Ты задаешь много вопросов, король без королевства, - Она рассмеялась - дай смертному возможность сделать вдох, так он попробует сразу же выжить. - А отдаешь лишь раковину. Да, я видела всё, что здесь было. Я видела, как магия здесь была уродливо поделена между кучкой жадных и трусливых людишек, видела. Их было двое, близнецы - брат и сестра, не чаявших друг в друге души, готовые пойти ради друг друга на все, но сложные, они не могли жить в рамках, и они эти рамки ломали. Как ты знаешь, подобное сначала вызывает порицание, потом гонение, а когда оказывается, что отщепенцы рискнули заглянуть в такие дебри, что у остальных задрожали поджилки, то началась война. Война близнецов против всех. Ты зверь, они были как звери, но они хотели соединить воедино раздробленные земли Ковена, разделивших магию как делят жареного барана, хотели свое королевство. И многим ради этого жертвовали. Эренделл жертвовал всем, кроме сестры, с которой был связан ментально, даже своей жизнью, чтобы стать бессмертным. И он своего достиг, но перешел черту, не смог остановиться и пошел дальше, забыв о том, что у всего есть побочный эффект. Элланор остановила его, принеся в жертву свою жизнь, но даже она не все знала. А их дети... - Нет, вот о своем участии в этой истории она не хотела рассказывать, не собиралась и ещё одному смертному сообщать о ритуале, который прошел милый белокурый мальчик. - Их дети не воспользовались дарами родителей. Это было время великих королей и великих войн, Ротбарт.
Пожалуй, что теперь ей и правда пора, пока меланхолия и воспоминания, которые являются самым страшным в жизни бессмертных, не заставили её здесь остаться, чтобы кому-то помочь и всех предать, как это у неё обычно и водилось.

Отредактировано Ursula (2015-08-14 23:24:21)

Было интересно видеть реакцию человека на слова о том, что ему, возможно, придется отдать жизнь. Свою или чужую - что же, это определит его цвет в этой игре, а потом смажется полутонами, потому как правых здесь не было. Эренделл всегда был королевством виноватых и приговоренных с самого начала. Игра, которую затеял король-чернокнижник, не смирившийся со смертью, но, по сути-то, умерший сразу же, как она его убила, хотел выиграть любой ценой, как и всегда, но как далеко он готов зайти сейчас Урсула могла лишь предположить. Зная этого мальчика ещё в тот период, когда он был юн и невинен, она вполне могла дать ответ - так далеко, как только позволят, сам он не остановится. А жаль. Если бы Эренделл научился не только разрушать, но и создавать, то, возможно, сейчас бы стоял в одном ряду с ней, превратился в божество льдов и холода, потерял бы суетливость смертного, но он не смог, не перешел эту черту.
- Мы все однажды приходим, - Урсула улыбнулась краешками губ. У богини было бесконечное время и, иногда, желание поделиться мудростью или просто бессмысленными историями, которые ничему не научат, потому что их не услышат. Наверное, именно поэтому она редко их рассказывала, редко приходила - далеко не каждый, кто её звал, действительно хотел услышать ответ, почти все хотели готовое решение. Море могло дать лишь пищу для размышления. - Но придя редко молчим. Я могла бы поведать тебе больше, но, боюсь, что времени у тебя больше нет, а за твоей жизнью уже идут первые охотники.
Трогательный жест Робарта льстит богине, потому что она - бесконечная энергия моря, она изменчивая вода, способная принять любую форму, заполнить любой сосуд, стать кем угодно, но в воде всё равно больше женского начала, гибкости и коварства, чем мужского. А потому и прихотливость и непредсказуемость её делает её чуть ближе к женщине, которая всегда любит к себе внимание. И именно оно склоняет Урсулу к последнему маленькому подарочку.
- Дочери Эренделла близко, Ротбарт, а времени мало, - От столкновения с порождением ледяной магии он вряд ли уйдет, но, возможно, успеет подготовиться. - Они придут оттуда, - Она плавно поднимает руку, указывая направление, где можно заметить какое-то движение, а вместе с этим жестом рассыпается брызгами, исчезает. Только из пустоты последняя фраза скорее в шуме прибоя дойдет до колдуна. - Помни о времени.