10.05.2018 - Север переходит в режим камерки, не закрывается и не прекращает существовать, но берёт творческий отпуск. Помните, зима близко!
Once Upon A Time: The magic of the North |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Once Upon A Time: The magic of the North » Дорога в прошлое » Тридцать три несчастья
Название истории: Тридцать три несчастья
Герои: Belle, Jefferson
Время и место сказочного действа: Зачарованный лес, немногим позднее насильственного отдирания штор от рам одной юной особой.
Предисловие: О решении личных проблем подручными средствами из замка Темного в его отсутствие, галопе по Зачарованным Европам и своевременном возвращении к ужину.
[AVA]http://i58.fastpic.ru/big/2015/0408/e7/6bc4f7d90667d9a4a0f9fb077678f3e7.jpg[/AVA]
Отредактировано Jefferson (2015-04-07 23:20:47)
- А-а-а! – предварил свое появление в столовой Темного Замка Джефферсон. Драматический эффект всегда придавал этому месту немного жизни, а также гулким эхом под сводами предупреждал хозяина дома, что пришли «свои», которых не стоит превращать с порога в жаб, даже если день не задался с самого утра, и превратить очень хочется.
К тому же, сегодня для «а-а-а» был отличный, уверенный, солидный повод. Дело в том, что да, в девяноста пяти процентах случаев Шляпник приносил в дом Румпельштильцхена серебряные башмачки да аленькие цветочки (ну иногда еще желчные пузыри мантикор), но иногда случалось приносить и неприятности. Что поделаешь – издержки профессии... А с появлением в жизни Джефферсона семьи, факт наличия которой до сих пор вызывал у него неуместное нервное хихиканье пополам с идиотской улыбкой до ушей, издержек по необъяснимым причинам стало становиться всё больше. Прореха тут, нитка там – Шляпа словно ревновала его, причем ревновала с чисто женской склочной мелочностью, выливающейся в катастрофы масштаба небольших мирков. Дрянная девчонка, несносная собственница; он относился к этому проявлению характера почти с нежностью, но иногда припекало так, что ворковать уже не хотелось, а хотелось только бежать долиной смертной тени и остаться относительно целым. Примерно как сейчас.
Словом, издержки. Издержки цеплялись репьями, ну и…
- Эй, твое Темнейшество, не хочешь ли совершенно безвозмездно получить моего безбилетника, и… оу, - буквально впав в столовую сквозь двустворчатые двери, которые маги распахивали щелчками пальцев, а вот простым смертным приходилось и попотеть, Шляпник сморщился и прикрыл глаза рукой: в испокон времен зашторенные окна ослепительно били лучи горного весеннего солнца, наполняющие зал тоннами воздуха и танцующих на свету золотых пылинок. – Обновил обстановку? Очень миленько.
Когда глаза немного привыкли к свету, обнаружилась прискорбная ошибка – всё это время Джефферсон взывал не к Румпельштильцхену, а к девице в голубом, стоящей с тряпкой в руке у постамента с редкостно уродливыми (и явно нерукотворными) куклами.
- О. Новенькая? – Шляпник воззрился на девицу с вящим любопытством, на пару мгновений отвлекшим его от причины своего далеко не триумфального появления. У Румпеля давно не было новеньких, да и те, что были, как правило, появлялись только потому, что опять что-то не заладилось с Региной. По мере изучения выражение любопытства на его лице сменилось озадаченностью, а потом – почти недоверчивой укоризной. – Надо же. Что, и тебе тоже захотелось вкусить запретного плода темных искусств и злого могущества?
Верилось в это как-то с трудом: лучистое небесноокое дитя с тряпкой совсем не походило на стандартную ученицу Темного, рвущую под настроение сердца из единорогов. Скорее, она была похожа на заблудившуюся клиентку, пришедшую просить за болезненного маленького братца, да и решившую убраться тут немножко под шумок.
Впрочем, какое было его собачье дело, по правде-то говоря. Его-то собачье дело сейчас, вполне вероятно, грызло магический щит, защищающий долину…
- Как бы то ни было, - картинным движением сдернув с головы цилиндр, Шляпник отвесил не менее вычурный поклон, - рад приветствовать тебя в этой темной обители, Джефферсон, будем знакомы. А где сам?..
[AVA]http://i58.fastpic.ru/big/2015/0408/e7/6bc4f7d90667d9a4a0f9fb077678f3e7.jpg[/AVA]
Отредактировано Jefferson (2015-04-07 23:21:03)
Теперь в этих окнах был целый мир и немного больше, и стылый еще весенний ветер забредал погостить в приоткрытые створки окон, пока Белль, запутавшись в ежедневной рутине как крупная рыба в сети, с неразличимым и странным чувством, притаившимся где-то над ключицами, собирала влажной тряпкой вездесущую пыль. Что-то начало меняться, или уже изменилось - не распознать, не разглядеть, не почувствовать никак, только приметить краешком глаза, как блуждающие болотные огоньки. Но от незримого этого почему-то сильно сдавливало ребра, и вдох становился невесомее, и выдох чуть длиннее; с тех пор, как в стены столовой впервые за долгое время изо всех своих сил ударил луч дневного света, добровольной пленнице этого сумрачного лабиринта стало чуть легче дышать. И Темный, казалось бы, постепенно, неторопливо и словно нехотя, но все же становился... живым, пожалуй что, земным, настоящим. Отступала ледяная издевка, под золотистой грубой кожей, словно омытый родниковой водой, проступал человек, которого раньше увидеть не получалось. Это меняло все, ничего существенного, в общем-то, не меняя, наверное. Кто бы мог быть уверенным.
За месяцы она растеряла последние крупицы страха. Да и был ли он, в конце концов и начале начал, если уж вспоминать, с чего все начиналось.
Теперь каждое утро было чуть ярче предыдущего - весна или легкость пробуждения — Белль была почти безразлична причина; разгадка таилась совсем рядом, но предательские хороводы мыслей все время уводили ее куда-то слишком уж далеко. Вместо того, чтобы попытаться понять, она отвлекалась, цеплялась фантазией за какой-нибудь удивительный предмет, рукавицу ли или посох, спрятанный за зачарованным стеклом, и придумывала истории - почти настоящие, почти прожитые. Никакого отношения, конечно, к загадке этой крошечной перемены в Темном, не имеющие, но тоже весьма увлекательные. Протирая полки, Белль представляла себе могучих волшебников, сражавшихся с предвестниками тьмы, воинов, погруженных в вечный сон на туманном острове, где дивные волшебницы стерегут их покой, королев, сжимающих в руках сверкающие свежей кровью мечи. А сама всегда оказывалась перед очередным подоконником или над лоханью мыльной воды, очень далеко от приключений и первого шага к тому, чтобы поднять свое оружие.
Нет-нет, никакой жалости к себе, никакой печали по импульсивности момента прошлого — она все сделала правильно, пусть даже и трижды с горяча, но... но тогда, повинуясь неуправляемому сердцу, юная леди следовала за отвратительным монстром, жестом героического самопожертвования отрекаясь от всего мира, а сейчас то и дело ловила щемящее тепло глубоко под ребрами, и не боялась коснуться время от времени, ладонью к предплечью или плечу обозначая просьбу или присутствие. Теперь это был удивительно другой человек, едва ли друг, конечно, не друг, разве что самую малость, промахнувшийся выстрелом (кто бы мог подумать, каким бесконечно нужным порой может быть один-единственный промах), дважды отвернувший беду. Шагнувший навстречу. Привыкать было рано, но волей-неволей каждый поворот примелькался, комнаты начали показывать свой характер, вещи — соотноситься с местами, а ковровые дорожки все чаще и чаще приводили в библиотеку; иногда приятно было вообразить, что это и ее дом тоже. Почему бы и нет, если уж придется провести здесь долгий человеческий век, наедине с секретами Румпельштильцхена, им самим и таинственными шорохами за запертыми дверьми.
Дверьми, которые впервые за все это время распахнулись не по прихоти лукавого деспотичного мастера, а словно сами по себе, впуская в залитую солнцем комнату голос. А после — и самого его обладателя, шумно вьющегося вихрем слов в густой тишине дома. Белль не сразу из слегка напуганной статуи стала живой женщиной, с любопытством вглядывающейся в лицо то ли новой шутки, то ли олицетворения целого мира, все-таки прорвавшегося внутрь неприступных заколдованных стен. Рука с тряпкой - быстро за спину, сама чуть склонилась в вежливом книксене, пряча за наклоном головы растерянность - какое такое злое могущество и запретные плоды? Чудак, не иначе, или действительно шутка - ни в чем нельзя быть уверенной, конечно. Но определенно нужно быть вежливой, несмотря ни на какие сомнения.
- Приятно познакомиться, Джефферсон.
Смешной и немного дерганый, этот Джефферсон с вычурным поклоном вырвал не только улыбку, но и короткий смешок, и снова пришлось присесть в реверансе, на этот раз под стать гостю - медленном и высокопарном. Лицо, скрытое под цилиндром секунду назад, показалось Белль вполне дружелюбным.
- Меня зовут Белль. Увы, Румпельштильцхена сейчас нет... но вы можете оставить ему записку.
Белль. Красивое имя, как маленький колокольчик. Оценивая смешинку, переросшую во второй реверанс, Шляпник вдруг осознал, что довольно долго не был в Темном Замке. И не только потому, что, едва выгребшись из Атлантики, с полными сапогами воды шлепал в детскую делиться с Грейс необыкновенно любопытным Глубоководным Удильщиком (дочь как раз вышла из того возраста, когда они только подозрительно таращились друг на друга, не понимая, как можно быть такой крохотной и таким непомерно огромным соответственно, и сравнялась с ним в умственном развитии – по крайней мере, так утверждала жена, выволакивая его из детской вместе с Удильщиком). Нет, несмотря на всё это, он нашел бы время заскочить домой к любимому работодателю – но тот в последние пару раз назначал встречи на нейтральных территориях, читайте, в кабаках. Уж не скрывал ли всемогущий Темный вот эту маленькую птичку и эти распахнутые вымытые окна – от него, простого шляпных дел мастера и в высшей степени честного человека?
Как больно, обидно и интересно. Непременно стоит озадачиться этим – если будет голова, чтобы озадачиваться.
- Записку? – он задумчиво почесал нос. – Предсмертную, что ли?
Со стороны получилось спокойно, но на самом деле он просто разогревался для новой волны паники и бега согласно классическому плану эвакуации. Отсутствие Румпельштильцхена сбрасывало его шансы на выживание куда-то в область нуля и заставляло их петь оттуда жалобные лирические куплеты… Взгляд сам собой бегло прошелся по знакомому интерьеру, выискивая что-то, что могло бы решить проблему, но ни золотое руно, ни чей-то дряхлый меч, ни многочисленные чаши-кувшины-ларцы в помощники не годились. Можно было бы, конечно, отсидеться здесь и подождать, пока Темный вернется, но тот мог пропасть по делам как на час, так и на неделю, а недели у Джефферсона и защитных чар долины не было. Замкнув круг почета, взгляд вернулся на изначальную точку – девицу; но та, хоть её социальный статус в этом замке – как и социальный статус её тряпки – оставались невыясненными, тем более не могла ему помочь…
Стоп. Или могла. Озаренный мыслью, он подался вперед - и быстро затормозил, чтобы не спугнуть ни мысль, ни девушку.
- Белль, голубка, а скажи-ка мне… только не пойми меня превратно… скажи, ты девственна?
О черт, вышло все равно как-то не очень. Не тот вопрос, который обычно задают юным барышням сразу после приветствия, можно было бы хотя бы в промежутке заметить, что погоды нынче стоят чудные, а также поинтересоваться, какой чай она предпочитает пить в пять часов… Франкенштейн всегда говорил ему, что нельзя быть таким резким, да только кто его слушает, этого Франкенштейна.
- Ой, стой, подожди бросаться вещами, давай я лучше начну с самого начала! – взмах руками был призван выветрить всё произнесенное ранее. - Не знаю, упоминал ли обо мне Румпельштильцхен, но я путешественник. Хозяин портала – ну или слуга портала, это уж как посмотреть…в любом случае, с его помощью я перемещаюсь по мирам, а затем снова припадаю к корням Зачарованного леса истинным сыном и патриотом. Как и у всего в нашей жизни, у портала есть свои правила, и одно из них гласит: сколько человек вошло в другой мир, столько же должно и вернуться - ни больше, ни меньше. И здесь я подхожу к сути дела: когда я уходил в последний раз, то не заметил, что моя дочь положила мне в карман мышонка – видимо, чтобы мне не было слишком одиноко. На месте мышь убежала, а Шляпа восприняла расстановку сил таким образом, что вместо мыши пропустила обратно в Зачарованный лес то, что гналось за мной в последние секунды до перемещения. Теперь эта штука здесь, и она достаточно неприятна, чтобы справиться с ней мог только Темный… или дева. Понимаешь, они как единороги – с девами становятся совсем ручными и не агрессивными. Ты бы совершенно спокойно могла помочь мне вернуть его назад в его мир. Туда-обратно, и глазом не успеешь моргнуть. Но здесь мы возвращаемся к моему первому вопросу…
В глазах Джефферсона стояла ничем не замутненная надежда.
[AVA]http://i58.fastpic.ru/big/2015/0408/e7/6bc4f7d90667d9a4a0f9fb077678f3e7.jpg[/AVA]
Отредактировано Jefferson (2015-04-07 23:21:19)
Можно было бы и посмеяться, но только вот шутка шуткой не казалась. Что-то было такое в напряженных веках или чуть дрогнувшей линии рта - не то, чтобы Белль была таким уж экспертом, она за последнее время только себя в стеклянных дверцах или серебряном подсвечнике и могла изучать, но под ложечкой появилось неприятное сосущее чувство, разлилось беспокойством в кончики пальцев и эхом-сочувствием в сердце. Она шагнула было вперед, склонив голову набок, - предложит чаю, усадит в кресло, вы не волнуйтесь, мистер Джефферсон, все будет хорошо, мы вместе подождем Румпельштильцхена, он вам поможет, правда поможет, - а остальное как-то произошло само собой. Змеино изогнутая шея вопроса встала точкой, брызнула алой краской на щеки-шею-лоб, испарилась в вальсирующих пылинках, оставив после себя только цвет да онемевшую девицу, едва не превратившуюся в соляной столп. Хотя, и превратись она, все равно бы истаяла - настолько было горячо лицу.
Помедлив секунду-другую, растянувшуюся вечностью, Белль упрямо выставила лоб и поджала губы, воспылав теперь уже не стыдом, а праведным гневом. Тряпка вскочила в руке тоже сама собой, вес сам ушел вперед, а каблуки врезались в пол, решительно, с напором, но тоже исключительно своевольно. Она бы ему задала трепку, благо, была вовсе не робкого десятка, отходила бы мокрой тряпкой по носу и выставила за двери, но на второй шаг и первый вдох сумасшедший чудак махнул руками и прорвался словами. А какая история не заслуживает своего шанса?
Выдох — и вместе с ним куда-то уходит первый импульс, леди снова становится леди, пальцы уже не так жестко впиваются в тряпку, напряженно, рука опускается кулаком к бедру; история сумасбродного гостя в конечном итоге походила скорее на безумную сказку, но в этом месте было удивительно легко поверить в мышь, превращающуюся в разрушительного монстра. Всякое волшебство имеет свою цену.
Можно назвать Белль мягкосердечной, и это будет совершеннейшей правдой. Любопытной к тому же, падкой на загадки, задачи и все удивительное, и чертовски наивной. Любая другая уже несколько раз успела бы предположить, что этот Джефферсон просто пытается выманить ее из замка, чтобы снова пытаться шантажировать Темного, но ничего такого не было написано у него на лице. Кроме надежды, немой просьбы и напряженного ожидания, свернувшегося клубком где-то внутри. Все еще хмурясь, экономка темного отложила опустила тряпку на столешницу и скрестила руки на груди, глядя на наглеца так, что, владей она магией, тот бы давно уже стал счастливым обладателем сквозного отверстия в голове.
- Предположим.
Уязвленная гордость заставляла ее говорить чуть отстраненно, хотя Белль уже все для себя решила. Просьба о помощи всегда должна получать отклик, только вот...
- Но мне нельзя покидать замок. Никак нельзя.
Она понимала как это, случайно совершить ужасную ошибку, догадывалась, как чудовища могут быть опасны, но уговор всегда есть уговор, и если она покинет замок, если только попытается, Румпельштильцхен узнает. Ее отец, Гастон, ее городок, все это будет уничтожена в одночасье, пленница не питала иллюзий насчет того, как Темный поступает с теми, кто разрывает договор.
- Сделка, да? – безнадежно поинтересовался Джефферсон – и обессилено рухнул (правда, для этого пришлось предварительно сделать несколько широких шагов) на хозяйский стул с резной деревянной спинкой. Можно было даже не спрашивать – это железобетонное «никак нельзя» при видимом сочувствии к сирым да убогим вряд ли могло относиться к чему-то другому. Ларчик открывался, да вот только радости это не доставляло никакой. Он был в замке Темного, у него на руках имелась настоящая – такой маковый румянец лгать не будет – девственница, но всё было без толку.
До сих пор паника Шляпника была почти веселой, отдающей привкусом эйфории погонь и чудесных спасений в самый последний момент, - так часто бывает, когда разгонишься и не можешь остановиться, - но слова Белль осадили его ровно настолько, чтобы задуматься: а что, если на этот раз действительно не выкрутиться? Что, если девочки на этот раз его не дождутся?
Он потер пальцами переносицу и словно в поисках ответа заглянул в шелковое розовое нутро водруженной на стол Шляпы.
- Что же ты меня так подводишь, старушка? – спросил он у неё укоризненно. – Я ли не был тебе верен?
Шляпа безмолвствовала, как будто её здесь ничего не касалось. Он замолчал тоже, и предавался холодной непривычной усталости ровно до того момента, как его озарило во второй раз – то есть примерно двадцать секунд.
- А ты и не покинешь замок! – с железным бряцаньем перстней-амулетов радостно стукнув ладонью по столу, воскликнул Джефферсон. – Что это ты меня в уныние понапрасну вводишь, голубка? Ты ведь имеешь право передвигаться в пределах владений? Проведешь гостя на территорию, я прямо там открою портал, а потом… - а-а потом вернется Темный и всех убьет, а лично его, Шляпника, убьет два раза и с особой жестокостью. Нет, лучше быть оптимистом. – Потом мы войдем в Шляпу и выйдем из Шляпы ровно на том же месте, и технически ты так и не покинешь замок. Поверь, мне тоже совсем не хочется злить Румпеля, я верну тебя очень быстро и в полной целости и сохранности. Совсем немного времени, но зато ты увидишь, как красивы бывают закаты, когда они лежат у тебя под ногами.
Он не знал, по каким причинам (кроме самого заточения) заточенные девы из зачарованных дворцов соглашаются помогать первым встречным проходимцам, но если бы он сам был таковой, то непременно бы клюнул на закат. Ну, он-то вообще клюнул бы на что угодно, лишь бы выбраться из четырех стен: всё лежало там, далеко за ними, за морями, за дверями из шелка, льна и железа. О чужих землях бесполезно читать манускрипты, бесполезно разглядывать их карты и вслушиваться в гул раковин, пытаясь понять, о каком океане они поют. Их надо вдыхать, пробовать на вкус, и пусть даже они временами цепляют к тебе безбилетников – все равно. Шляпник мог быть сколь угодно циничным контрабандистом, но в глубине души он был влюблен в свои путешествия как романтичная барышня. И он не знал, что любит Белль, звучащая как маленький колокольчик, но не представлял, как вообще можно этого не любить.
И потом…
- Помоги мне, а? Пожалуйста. Мне еще новую мышь дочке ловить…
[AVA]http://i58.fastpic.ru/big/2015/0408/e7/6bc4f7d90667d9a4a0f9fb077678f3e7.jpg[/AVA]
Отредактировано Jefferson (2015-04-07 23:21:31)
Двадцать секунд чужой тоски растянулись долгим тканым полотном от потрепанных перламутровых туфелек и далее. Столько было в этом человеке обреченной усталости, почти даже пресловутой покорности судьбе, что Белль была готова едва ли не сию же секунду взвиться и перерыть весь замок в одиночку, пройти огонь и воду, но найти лазейку или артефакт, который мог бы как-то помочь несчастному; но тот, в конце концов исторгнув из себя лишний драматизм, словно белого кролика сунул в шляпу, одновременно вдохнул в комнату бешеного внутреннего задора. И сомнительной идеи.
Белль сомневалась, действительно сомневалась; и стоила ли жизнь ее семьи, всех, кого она когда-то знала, одной исправленной ошибки? Вопрос был поставлен немного неправильно - внутренне одернула себя молодая женщина - не ошибка была вишенкой на торте, а сам человек и то, что у него за плечами. Стоили ли ее люди одного этого человека и хотя бы одного шанса для него. О, совсем, никак нельзя было оставлять все так, как оно было прямо сейчас, но и пойти строго против указаний Темного - нужно было иметь куда как более весомый мотив, чем просто просьба болтливого путешественника.
Она колебалась, как маятник в стенках вычурных напольных часов - стоит ли, не стоит ли, он ведь узнает, он все узнает, и тогда совсем беда. Она ведь не настолько глупая, хотелось бы верить, и все равно помочь мистеру Джефферсону значило нарушить установленные правила, а это катастрофа, крушение всего, но какой вообще бессердечный человек мог бы оставить в беде того, кому действительно нужна помощь. Отстраниться и отказаться от возможности сделать что-то хорошее? Сделать хоть_что-то? И кто бы мог сдержать ухнувший в колени комок плоти, сжавшийся от воображаемых картин незнакомых закатов. А там и рассветов, и далеких бескрайних океанов, и зыбкой линии горизонта, и бездонного неба, и изрезанных песочными тропами полей, и острых горных пик, и черных ущелий, и героев, и злодеев, и оживших чернильных символов, соскочивших с зачитанных страниц.
Пожевав губы изнутри и помолчав, единственная прислуга в этом кусающем себя за хвост доме решительно положила тряпку на столешницу и в несколько торопливых шагов преодолела казавшееся бесконечным расстояние до своего гостя, наклоняясь к нему и сжимая обеими руками его предплечье. Одна фраза, одна последовательность слов порой слишком уж легко может изменить настроения и стремления простого человека. Еще секунду назад не рисковавшая бы соблазниться на обещание хотя бы одним глазком взглянуть в приоткрывшуюся дверь ее темницы, сейчас и дальше Белль готова была рискнуть расположением своего хозяина. Нельзя было быть полностью уверенной в своих действиях, в последствиях (разве что в катастрофах, следовавших за каждым принятым решением), тем более нельзя было ожидать того, что отец, бывший нареченный и весь городишко целиком поймут, приди к ним Темный со своим серым маршем, стирающим все живое с лица земли; но можно быть уверенным в одном - в правильности действия здесь-и-сейчас, в том, что у этого отчаянного пройдохи есть дочь, и она его ждет, и будет ждать всю жизнь, несмотря ни на что, и Белль тоже дочь, и своего отца она тоже ждала всю жизнь. Не дождалась, но если у самой еще был шанс когда-нибудь в будущем, если звезды, так сказать, сойдутся, то смерть, следующая за поражением в битве с проскользнувшим в этот мир чудовищем, не оставит ребенку Джефферсона ни единого шанса.
- Мистер Джефферсон, - уверенно заглянула гостю в глаза, упрямо и решительно поджав губы. - Я помогу вам, я сделаю все, что в моих силах, только дайте мне слово сохранить это в строжайшей тайне. От этого, поверьте, зависит вовсе не моя жизнь, о которой я бы ни мгновения не пожалела. От этой сделки зависят многие другие жизни, моя семья и люди моего отца, и если Темному станет известно о моем непослушании... вам известно, у него крутой нрав.
Ей бы в учительницы - говорила четко, уверенно, будто все еще надеясь себя отговорить от дурацкой затеи с чудовищами и приключениями, грозящей обернуться сокрушительным концом для вообще всего. Но эти последние капли, с ними все еще хуже, чем с магией - если на последнюю еще есть какая-то управа, то с прорвавшей плотиной голыми руками не совладать. А все эти импульсы, сплошной поток - только направить, разве что, об удержании даже и думать не приходилось.
- Что еще от меня потребуется? Скажите - я все соберу, и мы тут же отправимся в путь. И совсем скоро вы сможете вернуться к дочери.
Ох, подумал Джефферсон, уставившись на ладошки, сжавшие его предплечье. Ох – вне контекста о выманивании из клетки пряником далеких чудес, а в контексте «мы тут же отправимся, и скоро вы сможете вернуться». Редкая женщина досталась старому черту. Надо бы как-нибудь сказать ему об этом, мол, не прошляпь, но, судя по всему, рот придется прискорбно держать на замке и в следующий раз познакомиться с ней снова со всеми куртуазностями.
Он и сам не был однозначного мнения о том, выгорит ли дельце с маленьким секретом от Темного – потому что тот всегда узнает, если захочет узнать. Но раз уж такое дело – пичужка своей какой-то сверхчеловеческой добротой действительно задела его за живое, - он был готов в случае чего оттянуть огонь на себя. Мол, сам выдернул, сам и вернул, а девица даже тряпкой замахнуться не успела, невиноватая она. Это вполне могло сработать – Джефферсон Румпельштильцхену все-таки нужен живой и даже не в форме улитки.
- Конечно, я обещаю, - никак нельзя запретить себе от полноты чувств перехватить тонкую руку и быстро, вороватым восторженным учеником, чмокнуть костяшки пальцев. - Нем как могила, - долго ли взять у Шляпника слово? Он их всегда раздавал пачками, не особенно вникая в подоплеку концепции. Надо будет потом посоветовать голубке брать со всяких проходимцев что-нибудь посерьезнее клятв, а то ведь не все такие сентиментальные и размягченные семейным бытом, как он.
Хотя, впрочем, было бы о чем беспокоиться: чай, не среди добрых людей живет, а с Темным.
- Брать ничего не надо, на ночевку не остаемся, а вот плащ надень потеплее, там задувает, - две секунды спустя Джефферсон в цилиндре и всеоружии уже маячил в дверях зала, едва не пританцовывая на месте от нетерпения и сыпля словами как белоснежкина сорока. – Высоты не боишься?.. Ты не смотри, что там у них немножко разруха – цикл подходит к концу, все дела, большую часть земли уже пожрала пустота, зато воздушные атоллы на ходу, и на них всё население сейчас и пережидает. Ты не беспокойся, у ребят всё в конечном счете будет в порядке, с ними всегда так раз в несколько столетий… Ну? Ключи под ковриком оставлять будем?
Дождавшись окончания нехитрых сборов, он подхватил Белль под локоток – на самом деле большей частью потому, что она внушала ему необъяснимо-осязаемую уверенность в том, что на этот раз обойдется, и повлек её сначала по темным каменным мешкам холлов, а потом – по бодрящему пригоршней талой воды за шиворот весеннему воздуху.
День хрустел как зеленое яблоко, и даже солнце еще не укатилось за заснеженные пики, чтобы налить в долину теней, превращающих ели в не слишком-то приветливых стражей. Всё это было чертовски подозрительно, потому что над замком Румпельштильцхена никогда не светило солнце. Напрашивалась мысль о том, что это он не позволял ему светить до поры – но зубоскальство по этому поводу откладывалось до лучших времен, потому что меж елей, на не растаявшем в тени гор снегу, уже виднелось – черное, клубящееся, в два-три человеческих роста, с чудовищной терпеливостью прижигающее огненными языками чуть заметно светящуюся в точке соприкосновения завесу.
Белль не имела несчастья знать Гморка, но Свою Проблему Джефферсон определял как его родственника – менее амбициозного, с меньшими претензиями, и гораздо менее разговорчивого. Похоже, всё, чего хотел Братец – это достать и, наконец, превратить в пустое место нарушителя границ; хотя, строго говоря, это уже он нарушил все мыслимые и немыслимые границы.
Он покосился на Белль – показалось, что та вздрогнула.
- Знаю, выглядит страшновато, но за девой он действительно пойдет как ягненок. Я поставлю Шляпу метрах в двадцати от границы. Ну, ты как, голубка?
[AVA]http://i58.fastpic.ru/big/2015/0408/e7/6bc4f7d90667d9a4a0f9fb077678f3e7.jpg[/AVA]
Отредактировано Jefferson (2015-04-07 23:21:46)
Слишком уж легко он согласился, этот странный Джефферсон, слишком галантно обозначил прикосновение к сухой девичьей ладони, что та невольно забыла месяцы, за которые эти руки успели погрубеть. Пока улыбка, полная благодарности, расцветала на лице, пока волнение билось морским прибоем в щеки, пока чужая речь жаворонком подстегивала поскорее пробудиться и кинуться навстречу заботам, Белль перехватила над собой контроль, как бывалый путешественник вожжи - все одними пальцами, непринужденно и легко, как в танце - и юркнула в свой зеленый плащ, покоившийся в придверном сундуке как ненужная тряпка. Ох, зря она все это делает, глупая девчонка. "Глупая, доверчивая девчонка" сказал когда-то Румпельштильцхен - и был прав, но кем бы тогда была эта "глупая" и "доверчивая", если бы шла против себя; против той себя, которая никого и ничего не боится, которая, уверена, справится со всем, и даже с гневом одного сверкающего капризного темного мага.
А жаворонок все пел и пел, пока девица дрожащими пальцами застегивала под подбородком запылившийся плащ, а его было одно удовольствие слушать - воздушные атоллы, высота и ветер, и Белль, осторожно придерживая кончиками пальцев ртутно-стремительный рукав, старалась захватить все и сразу - и долину, и горы, и земли воображаемые, невиданные раньше. Она бы поспрашивала, будь на прогулке, уж она бы завалила путешественника вопросами, уселась поближе с сачком, выманивая бабочек и мотыльков любопытством, как неуемное дитя, обкрутилась лозой вокруг нового мира. А что еще оставалось, если так не посмотришь, не тронешь, не положишь на язык.
Но, увы, день был не таков. День был немного пугающим - он же все узнает, точно узнает - и волнующим - когда еще случится снова освободиться на сотую долю мгновения, чтобы только стать героем - и удивительным - узнать, что вообще все еще способна пойти на риск.
Белль колебалась только один вдох-выдох, а потом опьянела от морозной свежести.
Издалека это походило на грозовые тучи, собравшиеся в что-то ощутимое, материальное и угрожающее; оно нависло прямо над горизонтом, вцепилось клыками и когтями и с тщательностью школяра, выводящего буквы, пыталось разорвать что-то смутно и волнами поблескивающее. Чем ближе оказывалось это существо, тем хуже чувствовала себя излишне самоуверенная дева; эта самоуверенность нашла трещину в чаше и по капле истаивала в глухую пустоту под ногами. Белль, малодушно дрогнув, обернулась на отчаянного путешественника и в полной мере оценила смелость этого незваного гостя, тем более она ярко сияла на фоне чудовища, которое должно бы вести себя точно невинный ягненок. Или, хотелось бы надеяться, очень быстро пожирать неудачливых укротителей.
- Ягненок, - эхом отозвалась женщина, собрав всю волю в алмазной твердости комок и снова возвращаясь остановившимся взглядом к этому созданию. Ей явно не доставало еще какого-то натуралистического интереса, чтобы изучать с искренним любопытством любителя природы, а не того, кто представляет смыкающиеся на своей шее клыки. Но дело есть дело, а обещание есть обещание, тем более, если уж ставки настолько высоки с обеих сторон. Белль отняла ладони от провожатого, ладони сжала кулаки, а в кулаки - свою душу, и выдохнула, и вздернула подбородок горделиво и высоко - в конце концов, леди всегда остается леди - и сощурилась улыбкой упрямо.
- Я пойду.
Шаг-другой, огромная тень впереди, и если кто-то здесь упадет, то некому будет подхватить. Но это не так страшно, пока ты знаешь, что хотя бы у одного из них двоих будет шанс избежать безжалостной расправы. Хотя, конечно, следовало бы поинтересоваться как именно незадачливый контрабандист-любитель экстравагантных головных уборов собрался отправить восвояси само олицетворение катастрофы, а не протягивать онемевшую руку к аморфной туше и, скорее собственного успокоения ради, начинать ворковать:
- Эй, хороший мой, посмотри-ка сюда, посмотри-ка, покажи себя, дай взглянуть на тебя, только, пожалуйста, не шуми сильно, я тебя очень-очень боюсь...
под нос и без пауз на взять побольше воздуха в легкие.
«Красавица и чудовище», - невольно мелькнуло в голове при взгляде на фигурку в травянисто-зеленом плаще, кажущуюся крошечной на фоне вздыбившего клубящуюся шерсть и застывшего словно наизготовку к прыжку зверя. На мгновение Джефферсон почувствовал что-то вроде укола атрофированной совести за то, что прямо с порога втянул её, маленькую и мягкосердечную, в бурлящий водоворот своей жизни, всегда готовый завертеть и разбить пару-другую лодок. Однако момент для пробуждения доброго и вечного в зачерствелой контрабандистской душе был совершенно неподходящим – Белль шла вперед, лепеча храбрые ласковости, а сам он, наоборот, пятился назад, чтобы монстр не отвлекался на его присутствие и полностью сконцентрировался на новом знакомстве. Водоворот уже был здесь, и рефлексировать было поздно, оставалось делать то же, что и всегда – выплывать.
В одном он был уверен точно – несмотря на глухое ворчание, завибрировавшее по мере приближения где-то в эпицентре черной грозы, Гморк-старший действительно не мог причинить вред Белль. Она была защищена тем же самым священным законом, что испокон веков делал лишь дев Императрицами в Башне Слоновой Кости (сейчас, в конце цикла, от Башни осталась только самая верхушка, похожая на парящий в воздухе бутон магнолии – а жаль, голубке было бы интересно посмотреть на дворец целиком). Под гораздо большим вопросом было, сумеет ли она удержать зверя от того, чтобы он не стер в пустоту человека, на которого священный закон не распространялся – то есть Шляпника собственной персоной. Сегодня Белль доверила совершенному незнакомцу много жизней – что ж, по крайней мере своей он сейчас отвечал ей полностью.
Очень волнующее ощущение. Он очень надеялся на её навыки общения с Румпельштильцхеном. Если уж она сумела принести в Темный Замок белый дневной свет, то почему бы, в самом деле, не…
В черном дыму открылись два зеленых, прорезанных вертикальными зрачками глаза, ощерилась обретшая очертания волчья пасть, но ворчание, похожее на далекий раскат грома, в рык так и не переросло: «хороший мой» смотрел на Белль сквозь завесу внимательно, разумно, почти по-человечески – так, как они все там у себя умели. Пожалуй, это в нем и было самым страшным. Вот вздыбленная шерсть перестала цеплять еловые лапы, вот она улеглась, уменьшив чудовище в размерах почти на треть… Джефферсон не стал наблюдать дальше. Придерживая поля Шляпы обеими руками, словно осторожность могла умилостивить её сделать всё как надо и без осечек, он поставил её на мерзлую землю - и крутанул.
Цилиндр завертелся волчком, растирая внутренний розовый шелк в лиловый дым, а темные стенки – в ширящиеся стены бездонного колодца. Взмывший в небо столп искаженного свистящего пространства, из которого в стылый весенний воздух дохнуло струей сквозняка из междумирья, оставил хозяину этих земель красноречивую, словно в камне вырезанную записку от того, кто заходил в гости – и все-таки заставил зверя зарычать. Рык слился со свистом вращающегося смерча, уже разверзшего в земле огромную фиолетово-черную кроличью нору, и заставил Шляпника напряженно скривиться – шуму, наверное, на всю долину. Усилием воли заставив себя не оборачиваться, он нашарил в кармане несколько завалявшихся крупинок песка с атолла – и швырнул их в провал; несколько секунд ничего не происходило, но затем где-то внутри мелькнул отсвет, и запах ветра неуловимо изменился, став более соленым и хвойным. Это значило, что Шляпа благосклонно дает разрешение срезать, минуя «прихожую» - очень мило, потому что Джефферсон понятия не имел, как они тащили бы безбилетника еще и через Зал Дверей.
- Мы готовы! – крикнул он Белль, стараясь перекрыть голосом шум. – Теперь тебе нужно пригласить его внутрь, за щит, как гостя, и нам всем нужно прыгнуть! Слышишь, приятель? Если хочешь вернуться домой – будешь прыгать, и не смей меня жрать – я с голубкой!
С таким же успехом можно было сказать урагану страны Оз «я в домике», но альтернативы не было. Он разыграл единственную свою карту – желание зверя вернуться обратно в свой мир. Дальше всё дело было за Белль.
[AVA]http://i58.fastpic.ru/big/2015/0408/e7/6bc4f7d90667d9a4a0f9fb077678f3e7.jpg[/AVA]
Отредактировано Jefferson (2015-04-07 23:22:01)
Такие глаза, такие подвижные живые цветом под прозрачной оболочкой и блеском стекла, Белль смотрит, долго смотрит, почти вечность, ее губы шепчут, а руки тянутся вверх - оно большое, это чудище, и очень страшное. Позади слышится шорох едва-едва, у нее совсем нет роскоши отвлекаться, она видит эти зубы и когти, ей почти горячо внутри, почти мертвенно холодно, но густая шерсть укладывается волнами, как в награду за терпение и целеустремленность существо становится меньше. Девчонка идет дальше, не считая шагов - их впереди предостаточно, их подгоняет Зефир, затевая с листвой юную и резвую свою игру, ему завтра цветами закидывать пробуждающуюся паркую землю, он может отдать все время мира для еще одного часа любви и света. Этот ветер не чует угрозы, исходящей от тени, к которой чеканила шаг узница Темного, она тоже не видела, может, не хотела вовсе, перед ней было что-то удивительное и незнакомое, янтарная крошка другого мира под влажным языком. Он смотрит - зрачок в зрачок, тонкой красной ниточкой, вибрирующей непрочно от горячего дыхания, а у той, что прокладывает свой путь по натянутой тетиве земли, нет сил отвернуться, и даже когда в долине поднимается ветер, и из-под ног улетает земля, что-то внутри заставляет смотреть широко раскрытыми глазами в жалости не знающую глубину кровавой радужки.
Голос Джефферсона прозвучал глухим колокольным звоном, но что-то все-таки удалось разобрать. Девчушка снова протянула руки к существу, вокруг которого расступался вековой лес. Оно было по-настоящему красиво - вдруг подумалось Белль, - хищное, сильное, уверенное, оно могло перевернуть небо и землю, могло превратить человека в пыль одним ударом и - смолкало перед женщиной, скрученное по рукам и ногам древними законами чужого мира.
- Иди ко мне, - улыбнулась она, раскрыв руки, словно в следующую секунду заключит чудовище в нежные объятья. - Иди ко мне, хороший мой. Все будет хорошо. Иди ко мне.
Крошечный шажок вперед скрадывается крупной и резкой поступью этой тьмы-как-она-есть, Белль испуганно свела руки, зажмурилась, жесткая шерсть оставила розовую полосу на ладони вдоль пальцев - секунда через секунду любопытство снова взяло верх и уже не кончики пальцев чувствуют существо, а вся ладонь, и запястье под рукавом.
- Мы идем, идем.
Откликнулась назад, к размытому вихрю, но не-смотреть пока страшно, хотя сердце колотится чуть иначе, чем в ужасе, разливается родниковой водой в душу:
- Бедный мой, бедный, пойдем, хорошо?
"Только, пожалуйста, не делай никому больно. Я верю, ты не хочешь."
Всё шло хорошо, всё шло просто чудесно – монстр преодолел преграду завесы, словно толщу стоячей воды, и вступил на землю заповедной зачарованной долины, тихий и кроткий под крошечной ладошкой Белль. Он не совершил попытки прыгнуть вперед, когда долгожданная добыча наконец оказалась в зоне досягаемости; кажется, ему даже не пришло в голову это сделать в то время, как дева говорит с ним и зарывается пальцами в его шерсть. Сработало, подумал Джефферсон и едва не рассмеялся от ликующего «снова-выкрутились»; его порывало подскочить к укротительнице и ускорить их продвижение примитивным методом волочения под локоть, потому что воронка воет, время открытого прямого коридора не резиновое, и вообще мало ли что случится в следующую секунду, но он удержал себя у портала - только с нетерпеливо-пляшущей улыбкой протянул руку навстречу, чтобы, дождавшись, как можно скорее подхватить и не потерять в вихре.
И в ответ на этот жест кровавые человеческие глаза оторвались от Белль и медленно обратились к нему.
- Эй, - голос осекся сам собой. Во взгляде существа (красивого, Белль права, оно действительно красиво, особенно если вы поклонник смерти и разрушения), в змеиных узких зрачках стояла насмешка - тонкая, едва заметная, и от этого гораздо более жуткая, чем если бы тварь скалилась Чеширским Котом. Неужели ты думал, что я так всё оставлю, говорил этот взгляд, неужели ты рассчитывал меня перехитрить. Ты жалкий воришка с жалкими фокусами, а я древность, я вечность, я прихожу из темноты и ухожу в темноту, я сливаюсь с ней и живу, когда всё остальное умирает и исчезает. Я буду всегда, а тебя – никогда не будет.
Эй, полегче с пафосом, тебя сделала девчонка – это хотел ответить безмолвному голосу Шляпник, а звук погас внутри, так и не родившись. Красавица и чудовище идут вперед, к нему, и зверь не проявляет ни малейшей агрессии, но протянутая рука Джефферсона начинает растворяться в воздухе. Дикое ощущение – безболезненный, бесчувственный страх небытия, ужас своего не-существования, ухода туда, где его никогда не было и не будет; возможно, есть звук, с которым это происходит, но его не слышно за шумом лилового водоворота за спиной. Ногти, фаланги, костяшки пальцев, два камня в серебре, - рубин, берегущий от порчи, чувствительный к магической энергии, и коралл путешественников, защищающий в буйстве стихий, - перестают существовать; и пустота беззвучно, обыденно поднимается всё выше, пожирая кожу, плоть, кости, одежду…
- Всё в порядке, - с надсадной насильной лихорадочностью проговорил Шляпник. Исступленно хотелось заорать, завертеться волчком в попытках стряхнуть пустоту с обрубка руки, уменьшающегося с каждой секундой, но голова пока была не потеряна, и не стоило терять её самому, когда за тебя это отлично через некоторое время сделает монстр. – Всё в порядке, всё получается, не обращай внимания, не останавливайся. Если бы ты его не держала, меня бы уже вообще не было, а так всё по плану, только доведи.
Голубку он уговаривал так же, как она, в свою очередь, уговаривала чудовище, но несущиеся вскачь мысли не позволяли еще и подбирать слова.
Нет, приятель, на всё сразу пасть не разевай, либо жрать меня, либо убираться из этого мира, двух зайцев ты здесь не убьешь, не с девой под боком. Портал открыт уже почти две минуты, и кто знает, какого еще песка нанесло в ненасытную утробу с земли Темного, но кое-кому безрукому тут на это уже наплевать с Башни Слоновой Кости. Только уйти, только прервать, только вернуть…
Ни рукава, ни руки, и прозрачный воздух подбирается по плечу к шее, и скоро от Шляпника останется только половина Шляпника… качнувшись и почти потеряв равновесие, он все-таки вцепился пальцами уцелевшей руки за Белль; улыбнулся ей неуместно проказливой мальчишеской улыбкой… и утянул якорем на дно исчерна-фиолетового омута.
Вглубь земли, мимо вспыхивающих мирами окон, свободным падением в кроличью нору, бурлящую поземкой из кварца и чар. Себя можно было не чувствовать, можно было не чувствовать вообще ничего из-за полного ужаса воя черной твари, прыгнувшей следом; главное было держать чужую ладонь в ладони, и Джефферсон держал крепко. Это был по-прежнему прямой коридор, но коридор куда - теперь даже черт бы не рискнул предположить. Запаха соли и хвои больше не было, не было, в общем, ничего, кроме страха половины себя, густой нависающей черноты наверху и проносящегося мигающего света. Единственное, что ещё можно было сделать - это попытаться направить Шляпу, но... только не Джефферсон, нет.
- Выпусти его, отцепи! - крикнул он Белль. Если и был шанс враз отвязаться от безбилетника, то это было Междумирье, где могло пропасть что угодно; и нет, он ничего не обещал этой «бедняжке», никаких подписанных клятв доставить к порогу дома. Только вырваться, только вернуть, только почувствовать себя собой. - Слушай меня, голубка, я хочу чтобы ты подумала о каком-нибудь мире, подумала очень хорошо! Давай, старые легенды, далекие земли, удиви меня! Нам надо куда-нибудь приземлиться!
нрпг: место хз-приземления выбирают дамы ^__^
[AVA]http://i58.fastpic.ru/big/2015/0408/e7/6bc4f7d90667d9a4a0f9fb077678f3e7.jpg[/AVA]
Отредактировано Jefferson (2015-04-07 23:22:16)
Что-то дрогнуло между ними, между путешественником и монстром, заискрило старым медью пахнущим колдовством, Белль запуталась в ногах, оступилась, повисла на черной шерсти, на мгновение оборачиваясь на гостя Темного: тот стоял, наполовину прозрачный, как призрак. Дыхание перехватило, она почти бросилась к нему, но воркующий голос словно толкнул в лопатки - иди, голубка, обратно, и она поверила на минуту, что все хорошо, что просто нужно делать свое дело, иначе дело совсем будет плохо.
- Перестань, пожалуйста, перестань, хороший мой, не надо, не делай этого, пойдем.
Ее пальцы гладят, чешут, оглаживают по широкой дуге, ей почти не страшно, она смотрит в эти глаза, глаза смотрят в нее, а внутри почти слышится рокот-ворчание голоса, он как песня, она бы слушала и слушала. На следующий шаг страх ушел насовсем, ну разве что только самую малость - за шляпника, за его руку, за последствия, но чудовища она больше не боялась, очень хотелось в это верить на самом деле. Но пока ладонь касалась горячей кожи, вплеталась лентой в шерсть, бояться было нечего. Только жалеть его, сопереживать, не любить вовсе, нет, любовь - она любая намного сложнее, она никакая не с первого взгляда, даже если тепло в груди так и хочется приметать к этим двум коротким слогам. Белль, сама почти заворожена темным янтарем радужки, заточившей злые змеиные зрачки, упала вдруг следом за цепко сжавшей запястье рукой и ее хозяином, погружаясь в фиолетово-черный.
Пальцы сплелись с пальцами, сжали до саднящей боли в суставах и жилах, вой ударил в живот морским узлом, затягивая к позвоночнику крепче и крепче. Он был злостью чистой, почти ненавистью, но Белль давно научилась смотреть за и за пределы, и там был страх - такое большое, оно боялось, оно тоже умело, и это было так... странно. Можно было бы вспомнить одного могущественного, источенного злобой и одиночеством колдуна - страсть как похожи были, но не за что было зацепиться - только гладкие стены пустоты, только падение, только резкие вспышки в глаза.
- Но!.. - Он же умрет, он же исчезнет, здесь же не за что зацепиться, он не выживет, - я не могу!
Она крепко-накрепко сжимала руку Джефферсона, еще крепче цеплялась влажными от пота пальцами за жесткий и колкий мех. Ей в глаза смотрела бездна, бесконечная тишина в одном вдохе от небытия, ее сердце сжималось больным кровавым комком, раздирая грудь забитым и сдавленным криком - то есть он, то нет его; Белль не убивала никогда, никогда не хотела, ей казалось, что вот она - смерть для волчьей смерти, для густого сизо-черного тумана, в чьей шерсти репейником запутались звезды. Но Белль не хотела быть смертью, и такой - пусть даже без своих незыблемых правил оно давно бы сомкнуло клыки, разделив ее на две не слишком аккуратные половины, но оно поверило, молча покорилось, оно пошло следом. Это было бы так нечестно, так ужасно
О, так нельзя, Джефферсон, мы так не договаривались, ты не говорил, что мне придется убить, что придется разжать ладонь и сведенные судорогой пальцы, и отвернуться со стоном, и горячим лбом жаться к шелковому галстуку, плача навзрыд как девчонка.
Ей не хотелось смотреть назад, не хотелось наткнуться на разъяренный почти мертвый взгляд брошенного чудовища, и слово, брошенное безумным этим авантюристом, легло на сердце, и девчушка вспомнила о мире, где смерть - только сон, где золотые яблони и птицы вторят морскому прибою, где спят рыцари в ожидании грядущей ночи мира, где трава наливается соком как молоком, где небо бездонее пустоты, где по ночам водят свои хороводы те, у кого нельзя брать ни еды, ни питья. Это были те легенды, в которых она пропадала, будучи совсем еще ребенком. Когда не было смерти, не было страха, не было горечи в горле и совсем не было одиночества.
Когда вы путешествуете через Шляпу как джентльмен, то имеете возможность в спокойной обстановке с приглушенным светом выбрать нужную вам дверь и выйти из портала в относительно стабильный, не затронутый войнами и стихийными бедствиями уголок нужного вам мира. Когда вы путешествуете через Шляпу как улепетывающий от монстра паникер в предэктопламзенном состоянии… ну, вы приземляетесь как получится.
На этот раз ощущение падения в бесконечность так резко сменилось чувством наличия земли прямо в паре метров ниже, что на мгновение показалось, будто уже длительное количество времени они не летят, проносясь мимо одного мира за другим, а висят на месте, тогда как миры сами проносятся мимо них. Джефферсону уже было знакомо это ощущение, но он не мог к нему привыкнуть; крепче прижав к себе плачущую Белль, он хотел обернуться, чтобы посмотреть, достаточно ли далеко безбилетник, но не успел. Перед глазами вспыхнуло, плеснуло волной, раскрылось разнотравьем – и Шляпа выбросила их из себя, словно они были оловянными куклами в цилиндре, который перевернул и вытряхнул ребенок.
…в прибрежный песок. Заложенные уши отпустило, и в вернувшийся слух тихо, на мягких лапах, вошел шелест подернутого вечерней дымкой прибоя. Джефферсон лежал на спине, бледно-аметистовое небо над ним словно решало, какую краску одолжить у садящегося во взвесь облаков яблока солнца, и он по-прежнему прижимал к себе повалившуюся сверху и уткнувшуюся лицом ему в воротник голубку. Обеими руками. Отняв ладонь от девичьей спины, он посмотрел не нее, не веря, что он снова цел, потом закрыл глаза, безразлично откинулся головой на песок и длинно выдохнул, вслушиваясь в вечернюю тишину.
Вода лизала песок, где-то наверху шелестела под пальцами ветра длинная острая осока.
- Ну всё, Белль, всё, голубка, всё кончилось, - он неловко и виновато погладил её по золотисто-каштановому затылку, - ты знаешь, что по-другому бы не вышло, мы бы сгинули все. Я не думал, что придется решать дело так, прости.
Ему было ни к черту не жаль зверя: древнее, но глупое как мелкая пустынная лисица, только знай носиться и вопить. Пошел бы лапушкой, не пытался бы стереть своего единственного проводника в родной мир – глядишь, сейчас был бы уже дома и несся в родную пещеру, а они с Белль бы сидели на краю атолла свесив ножки и глядели, как в облаках резвится, складывая тело кольцами, дракон удачи. А так… Вынудил Шляпника заставить красавицу убить чудовище. За неё-то больше всего обидно.
Вздохнув, он сел вместе с девчушкой и принялся старательно, словно имел дело с Грейс, вытирать ей слезы извлеченным из внутреннего кармана красным платком.
- Вот так, а теперь посмотри вокруг и предположи, где мы находимся. Я не уверен, что бывал здесь раньше.
Туманный берег, высокая трава и черный лес, пронизанный последними лучами солнца, могли принадлежать многим мирам, включая и родной, но Джефферсон был почти убежден, что его никогда сюда не выкидывало. Следовало бы узнать, куда направила их голубка, прежде чем отправляться ловить... он не успел домыслить: воздух в месте ничем не очерченного (ни дверной рамы, ни круга камней) выхода из портала начал дрожать и высек первую фиолетовую искру.
- Ты хорошо его отпустила, ведь да? – тихонько уточнил Шляпник. – От души?
[AVA]http://i58.fastpic.ru/big/2015/0408/e7/6bc4f7d90667d9a4a0f9fb077678f3e7.jpg[/AVA]
Отредактировано Jefferson (2015-04-07 23:22:48)
Всё закончилось. Белль плачет навзрыд. Всё закончилось, — снова и снова звучит голос Джефферсона, каждый раз отдаваясь тупой болью в мозгу, острой — в сердце. Прости, — никчёмная плата за жизнь, пусть чудовища.
Даже не плата, но — оскорбление. Не должно, не должно было случиться такое! Рыдания, кажется, вот-вот раздерут изнутри её, и захлебнётся Красавица болью и кровью. Всё тело дрожит, и дыхание сбивается.
Зачем только она согласилась. Бездна кружила вокруг её — ощущение это уходит не сразу. Тонкие пальцы бессильно сжимаются, кулаком так и хочется в землю ударить. И не важно, что будет дальше. Убийца, убийца, — вторят мысли Красавицы. Боль внутри ядовитой змеёю вилась, что вот-вот клык смертоносный прямо в сердце вонзит, прекратив все мучения разом. Скорее бы, — девушка почти заходится в истерике, когда резко вдруг плач сорвался. Шляпник вытирал слёзы ей красным платком, и хотя оттого было вовсе не легче, на первый взгляд, на второй её успокаивало. Может, дело всё в том лишь, что в одночасье силы иссякли от горя, кто знает.
Но если секунды назад Белль билась чуть не в агонии, то теперь одно ясно — она будет жить. Ничего не закончилось.
Как ей жить с таким грузом? Всхлипнув ещё несколько раз, она забрала у мужчины платок и прижала ладони к лицу. Я чудовище. Самое жуткое, что жизнь п р о д о л ж а л а с ь, и мир вокруг ничуть не изменился. Впрочем, последнее, к слову, не так уж и верно, и отняв от покрасневших щёк руки, Белль осмотрелась, вспоминая, о чём думала прежде, чем сознание наполнилось болью. — Inis Afalon. Остров Яблонь, — мир, похожий на Зачарованный лес, только без Тёмных и Злых королев.
«Этот чудесный остров окружен океаном; там нет нужды ни в чем; нет ни воровства, ни врагов, таящихся в засаде. Там не бывает снега; там не бывает засухи летом и морозов зимой, но царит нерушимый мир и гармония, и прекрасное тепло вечной весны. Там много цветов: лилий, роз и фиалок; яблоня там вместе рождает цвет и плод на одной и той же ветви. Юноша и девушка живут там вместе без грязи и стыда. Старость неведома там; ни нужды, ни болезни - все там суть радость. Никто там не держит чего-либо только для себя одного».
«Деяния королей Британии»
Прежде, чем продолжить, Белль вновь вытирает глаза. — Я в детстве читала о нём, здесь..., — сказать Красавица не успевает, и слышит звук за спиной — оборачивается. Сотрясается воздух, и искры летят. Хорошо отпустила его? — Я не... я не знаю, — и не от души это совсем. Замерев на мгновение, после девушка поднимается на ноги резко, уверенно. — Он, наверное, зацепился за что-то... Шляпник, надо пустить его! — впервые назвав так мистера Джефферсона, Белль бросается к месту, где был вход в портал и старается словно нащупать, почувствовать, где он. Пожалуйста, только держись, — отмахиваясь от искр, девушка хватала воздух, точно надеялась найти ручку двери.
Вдруг чудовище можно спасти?
Отредактировано Belle (2017-04-20 11:40:52)
- Который из Авалонов? - без особого облегчения переспросил Джефферсон.
Ему не приходилось бывать ни в одном, но, судя по легендам разных миров и трепотне в трактире «Перекресток», их вариаций было предостаточно. Кто-то говорил об Авалоне как о месте обитания ведьм, сперва сгноивших, а потом оплакавших и увезших к себе на вечный сон легендарного короля. Кто-то - как о настоящем загробном мире, окутанном туманами забвения. Кто-то - как о месте, куда ушел древний народ туата после того, как смертные осквернили своей жадностью землю и заставили навсегда умолкнуть поющие рощи.
Тот, кто утверждал, будто Яблоневый остров - это страна, где дети вырастают в гармонии и никогда не стареют, явно путал Авалон с Атлантидой, но в остальном даже Джефферсон не брался утверждать, который остров истинен, и сколько у него отражений.
Но одно он знал точно: какому бы Авалону ни принадлежало это аметистовое небо с черным лесом, и кто бы здесь ни жил – древние ли ведьмы, мертвецы или фейри, - никто из них не обрадуется приведенному к ним через портал зверю Пустоты.
С шипением искр, разлетающихся от врат и гаснущих в прибое мелкими падучими звездами, к Шляпнику пришло тягостное дежавю. Только что он был в буквальном смысле цел и невредим, и готов был пусть с неприятным осадком, но зато живо вернуться ужинать к своим девочкам, а теперь волынка заиграла прежнюю мелодию по второму кругу.
Сначала оно пришло за ним в Зачарованный Лес, теперь оно пришло за ними в Авалон, а все потому, что у одной голубки слишком нежное сердце и явный пунктик на чудовищах.
Только на этот раз оно было еще в два раза злее, а у Джефферсона кончились идеи.
- Ты с ума сошла?! – для того, кто только что так опустошенно и навзрыд рыдал, Белль ринулась шарить руками в портале с завидной прытью. Подскочив и взметнув пыльным кожаным краем плаща облако песка, Шляпник перехватил ее ладонь и потащил ее вверх по берегу, через прибрежную осоку к лесу. – Не переживай, голубка, теперь твой дружок сам себя впустит и сотрет нас в пустоту только так! Беги, не стой, беги!
Бесследно раствориться и исчезнуть из вселенной на туманном вечернем пляже было для Джефферсона слишком тихой кончиной. Если они были на острове чародеев, то он предпочитал быстрой смерти попытать счастья у аборигенов.
А вдруг – добрые девчонки?..
Высокая осока сменилась мягкой травой, похожей на изумрудный шелковистый мох. Огромные деревья неизвестной породы уходили кронами в небо, а под ними, образовывая скрытый лес в лесу, росли яблони в бело-розовом дымном цвету. Солнце скрылось за ветвями, напоследок пронизав рощу золотисто-рыжими нитями, и все погрузилось в таинственный полумрак.
Спустя буквально пару секунд в траве, насколько хватало глаз, начали загораться бесчисленные голубоватые угольки светлячков.
На бегу сложно было уловить, но слышащееся перешептывание ветвей складывало тихую плавную мелодию.
- Мир этой земле и деревьям, мы чтим место, куда пришли, и не таим в сердце дурных замыслов, - скороговоркой проговорил Джефферсон принятую в междумирье формулировку, когда они с Белль переступили через первый узловатый корень, и, не сбавляя скорости, принялся наставлять ее на случай, если они доживут до встречи с кем-то из здешних обитателей. – Ничего не ешь и не пей. Ничего ни у кого не бери. Не обходи камни против часовой стрелки…
И воздух был напоен медом, а мир этот закрыт от чужого и чуждого, слишком пристального и небрежного взгляда молоком тумана. Молоко и мед плыли над изумрудной зеленью трав, что колыхались как море: проведи рукой, так утонет в шелковой прохладе. Воздух был сладок, сладостен от аромата старых яблонь, чьи лепестки подхватывал ветер и кружил в лёгком танце, заигрывая шлейфом из белого цвета с маргаритками и шалфеем, с фиалками, пробуждавшимися к ночи, с небом и землёй, с молоком и мёдом, что плыли в этом воздухе.
Диковинным был этот мир, покойным и спокойным, дремлющий в вечном июне, в вечном танце и любви, в вечной искрящейся магии огоньков светлячков, что просыпались в сумерках.
Воздух был напоен магией, как июнь - свежестью и юностью. Юность, а за ней вечный июнь и снова июнь - покуда хватит взора на изумрудное море трав, на белый снег кипящего цветения, на гроздья акации, на поднимающиеся до небес деревья.
И танцуют здесь небо с землёю, но скрыто всё от глаз туманами и сном.
Здесь магия течет вместо рек, наполняя живительной силой, лаская лепестки каждой ромашки, сверкая в желтых глазках. Клонятся здесь тяжелые головки колокольчиков, и в ленивом опьянении спят в них пчелы.
А когда солнце клонится к закату, укладываясь в кипу облаков, теряющихся в молочном тумане, то спать ложится ветер на ветвях деревьев. И снятся ему звезды, что сверкают неземным светом, он взвивается ввысь, туда, где кончаются миры. И от снов его играет небесная музыка, а магия струится между трав. И так тихо здесь, что слышно, как с дерева падает яблоневый лепесток.
И воздух дивно чист и свеж.
И магия здесь во всём, что было сотворено - весь мир струится и сочится ей.
И музыка возносится от неба к сердцу.
И здесь вечный июнь, июнь, в котором чиста была его память. Он умывался росой, смешанной со сладкой пыльцой, а спал на ковре из трав, потому что невозможно было найти ложа мягче, а земля забирала у светлейшего Фейри все тревоги, оставляя в сердце звенящий восторг и чистоту, что бывает в предвкушении любви. Всегда июнь, всегда глаза горят как звёзды, а магия плещется в нём как в острове. И вереск голубой лентой колыхался, забытый и благословенный.
И любви сердце его было полно, а облик светел и чист, а в кокетливой небрежности читался стиль Мастера, который мог творить волшбу себе на радость.
И воздух там был сладостен, спокоен и чист, покуда не потревожили его те, кто пришёл из-за туманов, что скрывают от глаз простых сей мир.
Поднялись травы и беспокойно зазвенели колокольчики, когда ворвались двое в круг. Тревожно зазвенел ветер, не смея тронуть чужаков, но и не зная, как быть дальше.
- Мир вам, путники, - он был сам как июнь: так же свеж и благословенен, а голос похож на музыку, которой пропитан был весь остров. Улыбка Хаула была обращена к деве, как и галантно поданная рука. - Чего желаешь ты, о прекрасная незнакомка? С миром ли в сердце ты пришла? И что желаешь ты для того, кто идет следом за вами: выбери, какой должна быть его участь?
[NIC]Howl[/NIC][STA]the fairest of them all[/STA][AVA]http://i.imgur.com/yQZpTy8.gif[/AVA]
Не будь Белль так взволнована в это мгновение, она наверняка бы ответила Шляпнику: девушка очень много читала, и, вполне вероятно, могла бы узнать, в каком Авалоне они оказались. Но сейчас её больше заботило то, что, пускай против воли, она бросила монстра умирать между мирами. Красавица бросилась к порталу, чтоб попытаться открыть его: казалось, она саму себя не помнила, и вся её жизнь свелась лишь к одной цели — спасению чудовища.
Вопрос Шляпника её не образумил, и даже когда он потащил девушку прочь, она всё ещё пыталась вырваться, точно не веря, что чудовище в самом деле убьёт её. А может быть, ей хотелось пожертвовать собой? В любом случае, Джефферсона подобная перспектива совершенно не устраивала, да и жертва, ко всему, не нужна — монстр и без того ворвался в этот мир.
Тогда Белль поняла, наконец, что дела их со Шляпником плохи — перестав сопротивляться, она побежала за ним, подхватив свободной рукой ткань юбки, чтоб не споткнуться о подол. Безумное желание расстаться с жизнью во имя спасения другого в одно мгновение сменилось жаждою жизни, а потому Красавица теперь действительно слушала, что ей говорят.
— Я всё поняла, я читала про..., — договорить она не успевает: они встретились с обитателем этого мира. Белль резко остановилась, не потеряв равновесие лишь потому, что руку её по-прежнему держал Шляпник. По какой-то намертво приставшей привычке девушка расправила несуществующие складки на одежде и опустила взгляд.
В действительности, она думала, распространяется ли «ничего не бери» на руки.
А если и да, то как быть? Нельзя не замечать жеста вечно, а показаться невежливой — затея не лучшая. И дело даже не столько в том, что Красавицу хорошо воспитали: ссориться с теми, кто живёт здесь, могло быть опасно. Да какое «могло быть», когда Шляпник не велел брать угощений и даже камни обходить лишь по часовой стрелке... На размышления, впрочем, всего несколько секунд.
С миром ли она пришла? Белль положила руки на сердце, ощущая под пальцами удар за ударом. — Хочу, чтобы он нашёл покой в мире, где никому не будет от него вреда, — нерешительным жестом она протягивает руку незнакомцу. — Вы можете его спасти? — пальцы замерли, словно остывшие.
Вы здесь » Once Upon A Time: The magic of the North » Дорога в прошлое » Тридцать три несчастья
