ПравилаF.A.Q.СюжетГостеваяВнешностиРоли (сказки)НужныеШаблон анкетыОбъявленияХронологияАльманах
Максимус, Генри Миллс, Пасхальный Кролик, Одиль, Герда, Ханс

10.05.2018 - Север переходит в режим камерки, не закрывается и не прекращает существовать, но берёт творческий отпуск. Помните, зима близко!

jeffersonelsa

Once Upon A Time: The magic of the North

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



1 + 1

Сообщений 1 страница 5 из 5

1

Название истории:
1 + 1
Герои:
Oliver Holme, Caleb and Abel Tweedledee
Время и место сказочного действа:
17 сентября, больница Сторибрука, психиатрическое отделение. Первая половина дня.
Предисловие:
Накануне из одиночной камеры психиатрического отделения, защищенной Голубой феей, исчез Румпельштильцхен, а старшая медицинская сестра Рэтчед легла в палате для пациентов с сотрясением мозга. Тем временем из "погоревшего" цирка доставили нескольких человек, в степени опасности которых Спасительница с мэром еще не разобрались. Руководство просит Оливера в свободное время проверить, все ли в порядке, и вот математическая задача: вчера в камеру посадили двух мальцов, а за ночь остался только один.

0

2

Семь сорок пять. Пятнадцать минут до начала дежурства.
Оливер всегда приходил за пятнадцать минут. Можно успеть купить кофе в торговом автомате, поздороваться и обменяться парой фраз с Рональдом, дежурящим в больнице по ночам, проверить журнал учета (ни одного вызова, конечно же). Можно сесть так, чтобы нога не напоминала о себе каждые пять минут. Можно настроиться на работу, даже если за всё его дежурство никто так и не позвонит в скорую помощь. Отсутствие вызовов ведь совсем не повод игнорировать свои обязанности?
Восемь ровно. Начинается рабочий день.
Рональд решил задержаться на пару минут, чтобы рассказать, что произошло за ночь.
«Цирк. — посмеялся он. — В прямом и переносном смысле. Румпельштильцхен сбежал, медсестра Рэтчед лежит с сотрясением, а тут ещё и цирковых погорельцев привезли. Что с ними — не понятно, но ребят от греха подальше отправили в психиатрическое отделение».
Оливер понимающе кивнул.
Десять двадцать семь. Пришел старший ординатор, коротко пересказал всё, что до него уже рассказал Рональд, добавив при этом, что все отделение зашивается и времени на новых пациентов ни у кого нет. И, конечно же, поинтересовался, мог бы Оливер время от времени ходить и проверять этих пациентов. Риторический вопрос. Кому ещё ходить и проверять, как ни диспетчеру скорой, которую после Проклятий словно вообще перестали вызывать. Впрочем, хоть какое-то разнообразие. Хоть какая-то от Оливера польза.
«Они вроде спокойные, — предупредил ординатор, - но ты лучше будь осторожен».
Это Оливер и сам прекрасно понял. Лучше несколько раз подумать, прежде чем соприкоснуться с тем, что хоть как-то связано с магией. Сказал бы ему кто-нибудь это раньше, до того, как всё пошло наперекосяк. Хотя, что это он — говорили. Даже когда уже и так было понятно, что ничего хорошего не выйдет из затеи договориться с тем колдуном, Генриетта молила его не рисковать. Разве он послушал?
Черт, не стоило об этом вспоминать. Не сейчас, не сегодня. Пока он ничего не может с этим сделать — нельзя.
Чтобы отвлечься, Оливер достал журнал со статьями по медицине (кажется, подписка на него оформилась у Оливера вместе с Проклятьем) и углубился в чтение.
Двенадцать ноль три. Можно было взять перерыв, выпить кофе, съесть купленный в больничной столовой сэндвич. И сходить проверить первых пациентов. То есть, строго говоря, они не были первыми и в списке они значились ближе к концу, просто их палата была ближе всего.
Калеб и Абель Твидлди. Двадцать лет. Близнецы, до болезненности друг к другу привязанные — палата и история болезни у них были одни на двоих. И диагноз один — эмоциональная нестабильность, возможно ПТСР.
Отлично. Самое то для обеденного перерыва.
Остановившись перед дверью в палату, Оливер потер ногу, ещё раз заглянул в историю болезни, словно в ней вдруг могли появиться какие-то новые детали (справедливости ради, этого не стоило исключать) и отпер дверь.
Вместо двух эмоционально нестабильных близнецов, на кровати сидел один — похоже, испуганный и дезориентированный. Оливер нервно огляделся, пытаясь понять, где мог спрятаться второй брат.
Сбежал? Как? И почему только один? По-хорошему, стоило бы выйти из палаты, запереть дверь и срочно доложить обо всем на пост медсестер. Стоило бы.
Почему в критических ситуациях Оливер никогда не делал так, как стоило бы?
— Где твой брат? — осторожно спросил он, на всякий случай крепче сжимая рукоять трости (отличное оружие, ничего не скажешь).
Час ровно. Обеденный перерыв подошел к концу.

Отредактировано Oliver Holme (2017-09-17 10:22:32)

+1

3

Ночи не было.
Солнце, как порядочное светило, закатилось за горизонт, а потом время с мягким шипением сплавилось и понеслось клейкой чёрной массой. Но обманываться нельзя: клейкая масса – это не ночь, она только притворяется ночью, чтобы заставить тебя заснуть.
Спать нельзя.
Спать было нельзя, он и не спал (ни один из них не спал), и всё-таки расплавленное время заливалось в глаза, залепляло рот и нос, дезориентировало – сколько времени прошло?
День медленно выползал из вязкого битума, солнце распускало золотистые пальцы, как паутину, и он-и медленно отползал-и по простыне, чтобы эти костлявые лучи не касались беззащитной кожи, которая в больничном свете и жалком антураже казалась совсем уж бледной.
А в голове, обгоняя друг друга, срезая круги на поворотах, сшибаясь, падая и, отряхиваясь, вскакивая вновь, неслись мысли, слипались в один ком и снова разлетались по разным дорожкам.
Что случилось?
Как – куда – куда пропало единственное плечо, на которое можно было опереться? Теперь я – это ты? Или ты – это я? Или я – это мы? Мы – это я? Я – это кто?
Как мы (я?) называемся?
Важнее: как меня (нас?) теперь действительно зовут?
Где – как теперь – как теперь вообще?
Что – что – что – что – что – что случилось?
Усевшись на самом краешке кровати, как можно дальше от пронырливого солнца, спрятавшись внутрь собственной головы, они перебирали в ладонях затёртые бусинки имён. Калеб или Абель? Как можно взять одно из этих имён, отринув второе? В голове всё перетрясло так, что казалось, будто не осталось никого из них, но он знал, что это не так: стоило только позвать. А Эдди? – неожиданно вынырнула самая старая бусина, переливающаяся в лучах, тайком проникших даже сюда. Эдди… это что вообще за имя?
Но он же знал, что это за имя. Теперь – знал. Если можно было доверять воспоминаниям, явившимся из липкой темноты. Если вообще чему-то можно было доверять. От сомнений болела голова, раздираемая на куски разнородными картинками.
Серебряная жидкость, которую он пил, зажмурившись, отчаянными глотками – была? А ножи, с пружинящим стоном впивающиеся в доску? А девочка на шаре – была или нет? Была ли это та же самая девочка, которая улыбалась ему из пекарни? Змеи, смех висельника, которым он смеялся все эти годы, страх… Впрочем, страх – конечно, был реальным, это было единственное, в чём он не сомневался.
Тихонько взвыв, он спрятал лицо в ладонях и сам не знал, сколько так просидел, подставив спину зарешеченному окну. Пока однажды – он полагал, что прошло несколько часов, но кто знает, вдруг это были недели? Кто теперь мог что-то знать? – пока однажды дверь не отворилась, и внутрь зашёл человек.
Он повернул голову, разглядывая визитёра – он не помнил его, но, возможно, должен был помнить, – и вдруг почувствовал, как поднимает заострившееся лицо Калеб, улыбается пока ещё невидимой улыбкой, от виска до виска.
Человек.
Знакомый или нет, он был, наконец, настоящим в этом мире вязкой черноты, белёсого света и зыбких воспоминаний. Он был чем-то, от чего можно было, оперевшись, заново строить себя – любого, представляешь? Вообще любого!
А визитёр, не зная даже, что теперь он для Калеба-Абеля-Эдди стал пересечением всех осей координат и рычагом для переворачивания мира, стоял, нервно оглядываясь вокруг и напряжённо сжимая трость. Как будто, если что, ему и правда разрешат ей пациентов дубасить. И спрашивал, где их/его/чей вообще брат.
По телу разлилась сладость, когда Калеб, пусто и бесцветно улыбнувшись, нашёл из всех чужих слов самые подходящие. Склонил голову набок и ответил, словно удивляясь звуку собственного голоса:
– Не знаю; разве я сторож брату моему?
Лови мой мяч. Играть будем.

Отредактировано Caleb and Abel Tweedledee (2017-09-17 03:53:00)

+3

4

Час и две минуты.
Эта проверка затянется надолго.
Что же Оливеру следовало делать дальше? Ждать ответа? Ну и что даст ему ответ? Едва ли Калеб (или Абель) скажет правду. Подойти и осмотреть? Правильно с врачебной точки зрения. Абсолютно безумно с точки зрения нормального человека. Трижды безумно для человека, который знает, как опасна и непредсказуема магия.
Может Абель (или Калеб) сбежал с помощью магии? Но почему он не взял с собой брата?
Ответ прозвучал. Вот только Оливер явно ждал не его.
Тот не настоящий Оливер, который был уверен, что его ранили на войне и который понятия не имел, что существует магический мир и проклятия, вспомнил текст Библии. Ненастоящая мать водила ненастоящего Оливера в церковь по воскресениям, где ненастоящий священник улыбался и говорил о любви господней. Хоть что-то настоящее в этой истории. Впрочем, это с какой стороны посмотреть.
Так вот, если Оливер правильно понял, то Калеб (Абель? Неважно!) сейчас намекнул, что убил своего брата.
«И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой?
Он сказал...»

Нет. Что за глупость.
- Ты который из близнецов? Абель или Каи... Калеб? - Оливер чуть приблизился, продолжая сжимать трость.
Не самый важный вопрос. Бесполезный вопрос. Нужно продолжать давить на «Где твой брат? Куда он сбежал? Как он сбежал? Почему тебя оставил?». Нужно добиваться ответов, чтобы расставить всё по местам. Нужно...
Нужно срочно выйти из палаты, запереть её и доложить обо всём главному врачу. Нужно вернуться на своё рабочее место и продолжить ждать, что кто-то позвонит в скорую помощь. Нужно срочно уходить.
Черт бы побрал этих циркачей.
- Я вот Оливер, - он подошел ещё чуть ближе. - Ты можешь меня не бояться. Я ничего тебе не сделаю. Просто хочу понять, что случилось.
Когда-то в прошлой (позапрошлой) жизни к нему привели найденного в лесу мальчика. Худого, грязного, всего в ссадинах. Оливер должен был обработать его раны. Довольно сложной была задача — мальчик боялся любого прикосновения, что уж говорить о попытке обработать царапины щиплющим раствором. Почему-то вспомнилось сейчас, как Оливер осторожно и медленно подходил к нему, словно к дикому зверю. Вытянул руку и приближался шаг за шагом, повторяя: «Не бойся, всё в порядке. Я тебя не обижу».
- Что-то ведь случилось, так? Поэтому ты один. Что-то случилось с твоим братом?
Медленно, шаг за шагом. Даже нога стала чуть меньше ныть.
Оливер по привычке кинул взгляд на часы.
Час и десять минут.
А казалось, что прошло уже гораздо больше.

Отредактировано Oliver Holme (2017-11-12 02:14:10)

+2

5

Чуть не сорвался с постели пружинистым рывком; удержался, вцепившись в самый край матраса. Накрахмаленная простыня. Чистота. Забота.
«Ты который из близнецов». Как он смеет задавать такие вопросы! Кто ему разрешил бить в самое больное, самое незащищённое место!
Он так не играл. Так играть он не хотел.
– Я Каин, – сказал, улыбаясь. Улыбка была пустой.
Хотелось смеяться.
Он-и запрокинул-и голову и расхохотались.
Расхохотался. Прямо посреди хохота оказалось, что он теперь один. Точно один.
Нет плеча, о которое можно опереться, нет руки, которую можно тайком пожать, нет улыбки, на которую можно ответить украдкой.
Ничего больше нет.
Смеяться больше не хотелось.
Было страшно. Страх заползал на плечо, клал тяжёлую лапу и был каким-то даже спокойным: не волнуйся, мол, всё равно никуда от меня не уйдёшь. Над тёмной лапой горели тёмные глаза. В тёмных глазах была вязкая патока времени.
От страха надо было бежать.
Он посмотрел в глаза этому самому Оливеру, прищурился, широко ухмыльнулся.
– Много о себе возомнил, – ответил Калеб (Абель, Эдди, Каин). – Ничего я тебя не боюсь. Было бы с чего тебя бояться. Хромоножка.
Было страшно, страшно, страшно. Было одиноко. Но Хромоножки-Оливера он не боялся – не больно тот пугал. Боялся пустоты на кровати, пустоты там, где раньше был его брат (он сам? почему ему кажется, что его брат – это он сам?).
Он – Калеб. Или Абель. Один из близнецов. Так говорит Оливер, и, возможно, это факт. Оливер снаружи, Оливера не зацепил ураган, который сплющил всё внутри, разметал, опустошил и оставил в руинах. Абель. Калеб.
Тогда кто такой Эдди?
А Оливер всё задавал и задавал вопросы. Всё подходил ближе к нему (пришлось скрестить ноги на кровати). Смотрел честно и открыто. И так хотелось ему доверять.
Но это потому, что доверять хотелось хоть кому-то – а как можно было? Если даже время обманывает. Если даже внутри собственной головы холодной кашей слиплись лица и имена.
Размечтался, ага. Всё ему расскажи. Всё ему доверь. Пусть спасает.
Кого ты можешь спасти, Хромоножка.
– Непонятливый ты какой-то, – ответил со злой улыбкой. – Я же сказал, что брата я убил.
И вдруг сам почувствовал, как улыбка дрогнула и упала с тихим звоном прямо на больничный пол, закатилась под кровать и погасла, растаяла, превратилась в невидимый пар.
«Откуда я знаю, что случилось», хотелось крикнуть.
Хотелось крикнуть хоть что-нибудь.
Удариться в стену, разбросать подушки, кричать, кружиться, устать, уснуть, проснуться рядом с братом, посмеяться идиотскому сну, задразнить его до слёз (расплакаться самому).
Почему он не может отделить чужие слёзы от своих?
Почему, почему, почему?
Что случилось?
Что случилось с твоим братом, Калеб?
Что случилось с твоим братом, Абель?
Что случилось с тобой?

+2



Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно