ПравилаF.A.Q.СюжетГостеваяВнешностиРоли (сказки)НужныеШаблон анкетыОбъявленияХронологияАльманах
Максимус, Генри Миллс, Пасхальный Кролик, Одиль, Герда, Ханс

10.05.2018 - Север переходит в режим камерки, не закрывается и не прекращает существовать, но берёт творческий отпуск. Помните, зима близко!

jeffersonelsa

Once Upon A Time: The magic of the North

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Once Upon A Time: The magic of the North » Дорога в прошлое » Das Weiße Blut


Das Weiße Blut

Сообщений 1 страница 11 из 11

1

http://storage2.static.itmages.ru/i/16/1202/h_1480696208_8099224_1590e5f8af.jpg
Название истории:
Das Weiße Blut
Герои:
Anny Doll, Leon Korb
Время и место сказочного действа:
Сторибрук, после снятия первого заклятия
Предисловие:
По чистой случайности любопытная куколка нашла не менее любопытный стишок на столе модельера. И прочитала, конечно. Как жаль, что это был не стишок, а незаконченное заклятье, которое теперь работало непредсказуемо даже для создателя.
[audio]http://pleer.com/tracks/7890360gufW[/audio]

+1

2

Любопытство - пожалуй самый страшный женский порок, даже если ты всего лишь куколка, которая мыслит своими собственными мерами и стандартами. Иногда это приводит к разрушительным последствиям, которые могут оказать огромное влияние на окружающий мир. Кажется, Энни всегда была осторожна, но иногда следует предполагать, что твои действия закончатся чем-то плохим, но в этот раз она не смогла это сделать.
В тот день на забежала в мастерскую к Леону, чтобы забрать кое-какие мелочи для представления, но модельера не оказалось на месте. Энни досадливо вздохнула - она не любила тратить энергию просто так и решила его подождать. На столе лежала какая-то бумажка со странными письменами на латыни. Любопытная куколка сунула в нее нос и попыталась прочитать вслух.
- Amaloh Ador Cameso Valuerituf
Mareso Lodir Cadomir Aluiel
Calniso Tely Pleorim Viordy
Cureviorbas Kameron Vesturiel Vulnavij
Benec meus Calmiron Noard...

Далее текст обрывался и что он заключает было невозможно узнать. Энни пожала плечами и присела было обратно, как почувствовала жар в кончиках пальцев и как что-то или кто-то буквально будто пронесся сквозь ее тело. Куколке стало неожиданно холодно и тоскливо, она быстро-быстро заморгала, пытаясь понять, что происходит, но сознание неожиданно сыграло с ней злую шутку и Энни уже попросту не смогла вспомнить, что произошло буквально минуту назад. Последние пятнадцать минут будто испарились из ее памяти и Энни не могла понять, как оказалась в мастерской и что она там делала. Девочка встала со своего места и деревянной походкой пошла к выходу. Леона она так и не встретила.

На следующий день с ней начало твориться что-то странное. Куколка просыпалась среди ночи, стоя в одной тонкой рубашке на ветру посреди улицы недалеко от вагончиков, просыпалась на арене, возвращалась в сознание в каком-то лесу. Она не помнила, как оказывалась в некоторых местах и что самое страшное - не помнила, что там делала.  Пару раз она видела кровь и перья на своих руках, какие-то странные царапины, а руки порой болели так, будто она поднимала что-то тяжелое. Спустя два дня ее организм измучился бессоницей и впервые Энни боялась заснуть и снова проснуться в неизвестности.
А последующие события вселяли ужас не только в Энни. Кашнур поручил куколке унести Леону легкую коробку и Энни беспрекословно потащила ее. Но стоило ей придти к двери мастерской, как ее крик раздался по помещению. К двери мастерской Леона были прибиты несколько воронов со свернутыми шеями и чем-то красным был начертан непонятный символ. Судя по всему, это было сделано совсем недавно. Коробка безвольно выпала из рук Энни и ударилась об пол, а сама куколка чуть ли не осела следом.
[NIC]Anny Doll[/NIC][STA]spellbound[/STA][AVA]http://storage1.static.itmages.ru/i/16/1204/h_1480875344_8220850_a720d129d6.jpg[/AVA]

+1

3

Работа над заклятьями, когда это высокое искусство, а не результат дурного настроения, а потому требует тишины и предельной концентрации над словоформами и смыслом, закладываемым в каждую строку. Именно этому, когда в дверь кабинета в очередной раз постучали, Леонхарт вышел с явным намерением убить уже всех, чтобы не мешали. Обстановка в ателье сегодня совершенно не располагала к работе колдуна, пришлось прерваться, оставив на столе плотный желтоватый лист пергамента с частью заклятия и всеми расчетами по какому ритму и какой формуле должно строиться продолжение.
Он ненавидел так прерываться, но дела потребовали его присутствия и задушевных бесед с поставщиками, напутавшими что-то в тканях. Пара выломанных пальцев и мелкое проклятье вполне отразили степень огорчения модельера, у которого были планы на конкретные отрезы шелка и парчи, которые ему не привезли. Для порядка он пообещал, что недобросовестные партнеры будут гнить заживо, если не исправятся в ближайшее время. Обычно, этого было вполне достаточно, чтобы вернуть мухлюющую сторону к выполнению своих обязательств, но в этот раз Леон действительно ограничился только угрозой, потому что почувствовал волну искаженной магии, вползающей в легкие холодной змеей – это был очень нехороший признак.
Корб вернулся в свой кабинет пристально осматривая все углы, а когда никого не увидел, крикнул через плечо:
- Кто ко мне приходил? – он знал, что здесь кто-то был, чувствовал, но ему нужно было подтверждение. Пергамент все ещё лежал на столе, но не так, как колдун его оставил. – Если сюда входил кто-то из вас, я сверну вам шеи.
Пергамент вспыхнул и рассыпался черным порошком на столе, заставив Леонхарта замолчать, напряженно глядя на горстку пепла, растекающегося по столу, расползающемуся по углам черными змеями. Активированное незаконченное заклятье не собиралось слушаться своего создателя, когда тот попытался остановить происходящий здесь беспорядок. Единственное, что ему удалось – изолировать свою мастерскую от всех. Комната как будто бы перестала существовать в этой реальности, время затормозило. Теперь сюда мог вернуться только два человека – сам Леонхарт, с которого заклятье содрало сторибрукскую маску, и тот, кто его прочел. Он уже знал, кто его прочел – в воздухе, вместе с магией, слышался тонкий звонкий голосок куколки, которая обязана была теперь вернуться. Её вернуло бы и само заклятье, требуя себе силы и жертву, чтобы подпитаться и вырасти, обрести свободу окончательно, вырваться из замкнутого пространства, в которое его заточил Леонхарт, и заклятье новое колдуна, призванное вернуть чтеца к месту преступления. А до того момента он впал в такой же анабиоз, как и его колдовство, ищущее ночами девочку с непомерным любопытством, самым страшным, что могло быть в женщинах по мнению Корба.
А она ходила кругами, была той, кем и должна бы по идее своего создателя – марионеткой, вколачивала в заклятье свежую кровь ворон, не осознавая связь с Кромахи. И каждой прибитой к двери птицей всё явственней становились черные разводы на лице Леонхарта. И когда она пришла, её не увидели и не услышали швеи и клиентки, как не видели и кровавых знаков на двери модельера.
Дверь беззвучно отворилась сама, впуская девочку внутрь, черные змеи, выбравшись из углов, обвили её за руки и за ноги, потащили внутрь, не давая шанса выбраться. Вороны хрипло каркали, посмеиваясь над глупой куколкой, ставшей слишком похожей на человека. Леонхарт проснулся, не мигая глядя черными провалами глаз на Энни:
- Я ждал тебя. Это ты произнесла заклятье? Что ты сделала, девочка? – голос звучит хрипло, напоминая карканье, сетка из черных капилляров расползается по руке, протянутой к куколке. – Отдай мне шкатулку.
Дверь со скрипом закрылась, замуровывая в вырванном подпространстве Создателя и Чтеца. Теперь Заклятье хотело две вещи – быть дописанным, чтобы освободиться, и быть прочитанным, чтобы получить власть. У него было всё для этого – колдун и девочка. Колдун проснулся, но у него не было ни чернил, ни бумаги, ни пера, чтобы что-либо изменить.

+1

4

Ее все тащили и тащили в темноту, в какой-то страшный черный лес, выросший за дверью кабинета, который всегда казался Энни таким аккуратным и красивым. Теперь здесь не было ни одного прямого угла, и было так холодно, влажно и душно, словно оплетшие стены корни высасывали весь кислород. Или словно эта комната была вовсе не комнатой, а внутренностью той шкатулки, холодной-холодной лаковой шкатулки, которая осталась у Энни в руках, когда запаковывавшая ее плотная оберточная бумага расползлась и осела хлопьями пепла на земляной пол. На шкатулке было вырезано изображение птицы…
Каркающий голос, один человеческий среди десятка вороньих, заставил ее вскрикнуть. Это был голос Леонхарта, но шел он от трупа, вросшего в дерево, заплетенного сухим быльем, превращенного в неотъемлемую часть всей этой страшной комнаты. Длинные седые пряди падали ему на грудь, как ворох паутины. И что-то вязкое, как смола, продолжало бежать по капиллярам под мучнисто-мертвенной кожей…
Потом труп открыл провалы глаз и протянул к ней руку, и вот тогда она узнала Леонхарта, а в дереве – его кресло с высокой спинкой.
Что она сделала?
Руки у нее были в красном и липком, и во рту стоял соленый привкус железа. Гвозди в карманах. Буквы на стенах. Щелканье, как деревянная трещотка. Как затвор фотоаппарата. Щелк-щелк-щелк.
Дверь сзади захлопнулась мышеловкой.
Энни затошнило, как будто она вращалась на трапеции солнцами несколько часов кряду. Она не понимала.

Леонхарт - раздражительный. Он умеет провести идеально ровную линию без линейки. Когда он приходит в цирк утром, от него пахнет духами. Он говорит всем женщинам комплименты, но на самом деле вообще их не любит. Он объясняет, что не может без красоты, и она никак не возьмет в толк, почему бы ему тогда не нарисовать женщину, ведь нарисованные женщины красивые, молчат и никого не раздражают.

Когда она засыпала, просыпалась другая она, и другая она хотела сделать с ним что-то, чтобы он тоже сделал что-то. А Энни ничего не понимала, она просто шла по канату, она даже не помнила, когда в последний раз виделась с братом хозяина...
- Я прочла... Я не знаю, - завороженно сказала она, глядя на ногти на руке колдуна. Они блестели как стекло. Движения давались ей с трудом, словно во сне или под водой, но она подняла потяжелевшую шкатулку и вложила ее в протянутую ладонь. На лаке и в желобках, которыми был вырезан птичий узор на крышке, осталась перемазавшая куклу кровь. - Это твоя кровь? У меня появилась вторая я, она мне не нравится. Она хочет писать твоей кровью. Заставь ее уйти, я хочу опять быть одна. Я хочу выйти отсюда.
[NIC]Anny Doll[/NIC][STA]и капли ртути возле рта[/STA][AVA]http://storage1.static.itmages.ru/i/16/1204/h_1480875344_8220850_a720d129d6.jpg[/AVA]

+1

5

На самом деле здесь не было никаких корней и деревьев, здесь, в замурованной от всего остального мира и времени кабинете, расползалось заклятье, отожравшееся свежей вороньей кровью, выгибавшееся жирными черными корнями и заполнявшее собой все больше и больше места. Заклятью было тесно, хотелось наружу, где куда больше свежей крови, но уже человеческой. Тесно ему, тяжко, душно.
А куколка нужна была, всякому нужна игрушка, которую потом можно и выкинуть, когда сломается, когда облетят вороньи перья гнилыми листьями.
Подняться было тяжело – колдун врос в свое кресло, ставшее его тисками и гробом, но стоило ему встать, как все вокруг пошло трещинами, а корни на мгновение остановились, переставая оплетать все вокруг. Каждый шаг был через силу, а девчонка, глупая кукла, лежала и наивно признавалась в том, что всё это сотворила, создав маленький карманный ад, из которого их не собирались выпускать.
- Зато я знаю, взгляни, – изветшавший и едва ли не ставший трухой длинный рукав камзола прочертил в воздухе линию, когда Леонхарт разворачивался, демонстрируя Чтецу результат её работы. - Ты сотворила это, – в конечном счете проклятье пожрет их обоих, схлопнется, не получив окончания, да и развеется злой и неудовлетворенной силой по миру, чтобы осесть копотью на цветах, потравить воду в родниках, но это совершенно не то, что они хотели. Заклятье не хотело умирать так, оно жаждало разрастить сильнее, Леонхарт вообще не хотел умирать, но черные вены на руках проступали все явственней, показывая то, как из него самого вытягивают силы и жизнь. Вороны его приковывали к этому месту, не давая выйти и захлопнуть ловушку, оставив маленькую черную дыру вместо своего кабинета. Ни уничтожить, ни переписать и набившие оскомину слова, которые забывали все, кроме колдунов – магия никогда не дается даром. - Да? Порадуем её, – он рассмеялся, заходясь клекотом, забирая из перемазанной кровью руки шкатулку с фамильным гербом, отирая крышку краем рукава. - Заклятье, котрое не было написано, нельзя снять, – философски отметил колдун, тяжело опускаясь в свое поросшее ужасом кресло и глядя на куколку поверх открытой крышки подарочка. - Ты ведь хочешь заглянуть и узнать, что внутри? – а внутри было перо, но не было чернил. Да они и не нужны были. Не было бумаги, но и она была не нужна – у него была целая девочка с чистой белой кожей, на которой можно было писать. - Но его можно дописать, – разум, повязанный заклятьем, оставался чист, только каждое действие отдавалось болью и желанием выплюнуть собственные лёгкие. Леонхарт планировал сыграть в эту игру, не разочаровывая подселенца Суок, только по своим правилам. - Дай мне руку, куколка.
Он собирался писать прямо на ней, восстанавливая строчку за строчкой. Была опасность действительно дописать под карканье прибитых, но не убитых воронов, под разрывающиеся капилляры, в которых вместо крови тек сгустившийся яд. Но он хотел написать немного иначе, чтобы попасть в заклятье его зеркальным отражением. А наложившись друг на друга, они бы сожрали себя сами, не имея более пищи и источника силы.

+1

6

Они заставляют ее жить, как человека. Вот это чувства, вот это эмоции, вот это тело, в котором могут порваться мышцы, если напрягать их слишком сильно. Ей сказали, что это прекрасный подарок - жизнь настоящей девушки. И у нее не было причин не верить Эдварду, Дженнифер, Абелю - ведь они были людьми и наверняка знали, о чем говорят. Она старалась всё делать хорошо, пыталась разучить трюки человеческой жизни так же, как новые сальто из программы. Но почему-то чем дальше, тем больше ей казалось, что быть человеком - значит делать всё неправильно, создавать беспорядок.
Так кто же из них лгал, Эдвард, называющий ее милым другом, или Леонхарт, утверждающий, что ее поведение привело их сюда, в это страшное холодное место?
Ведь если один из двух фактов неверен, значит, кто-то лжет.
Хозяин, неверное, мог бы сказать. Но хозяин никогда ничего не объясняет. Он лишь сказал ей показать ему ладони, потом позвонил куда-то, не получив ответа, а потом дал ей эту шкатулку. Это значит, он хочет, чтобы она сделала, как говорит Леонхарт? Дала ему руку?
На багряно-красном бархате подкладки перо выглядело очень старым и красивым. А кончик у него был острый. Острый, как гвозди в ее карманах.
Она неуверенно приподняла руки, перевернув из запястьями вверх и взглянув на белое пространство кожи, голубеющее там, где выступали венки. Она смотрела на них всего пару секунд, а в следующее мгновение ее ладони, вовсе не мягкие и женственные, а жесткие от постоянных мозолей и сильные, сомкнулись на горле Леонхарта.
Это было несложно, потому что он сидел, а она практически упала к нему на колени, прижавшись так, что стала не слышать, а чувствовать надсадный хрип, с которым перекачивали воздух его легкие, и стискивая руки так яростно, словно собиралась выдавить расчерчивающий виски черный яд слезами из его глаз. Шкатулка упала на пол, и перо жалобно зазвенело серебряным жалом.
- Не обижай меня, мальчик мой, - шепнула Энни голосом, который ей не принадлежал. – Потому что я – та единственная женщина, которую тебе не хочется обижать. Которая тебя никогда не предаст. Я живу в твоем саду, я живу в вашей крови, я делаю живыми все твои картины. Ты мне должен, Леонхарт. Дай ей перо. Пусть она допишет по тебе.
Энни слушала то, что говорила, со стороны, как будто присутствовала при еще одном непонятном диалоге о чувствах. «Рассказ безумца, полный ярости и силы, но полностью лишенный капли смысла» - леди Макбет. Хозяин часто цитировал Шекспира. Хозяин не этого хотел от своей куколки, но ей сейчас было все равно. Люди ее обманули. Против ребер тяжело и рвано билось чужое сердце, а рядом по спинке кресла ползло что-то седое и жуткое.
[NIC]Anny Doll[/NIC][STA]и капли ртути возле рта[/STA][AVA]http://storage1.static.itmages.ru/i/16/1204/h_1480875344_8220850_a720d129d6.jpg[/AVA]

+1

7

Все было нереальным. И куда более реальным, чем весь остальной Сторибрук, который был за тысячу световых лет от этой маленькой комнаты, опутанной корнями, вгрызающимися в дорогую мраморную плитку. Целая вселенная, созданная не из жажды творить, а из необходимости выжить.
За пределами - дорогое ателье с красивыми клиентами и красивыми швеями. Где-то существует Линда с рубцами на запястьях, скрытых широкими браслетами, где-то бесконечно далеко, потому что сейчас её не существует, как не существует и остального мира. Где-то капает вода, струятся по стенам ручейки, хищно поблескивая и заманивая к себе.
Сердце бьется надсадно тяжело, раздумывая всякий раз, стоит ли продолжать это бессмысленное и бесполезное занятие, если в конечном счете ему всё равно суждено остановиться. Почему бы не сейчас?
Леонхарт почти не удивился, когда Энни протянула к нему руки, он смотрел на перо с вороньим стержнем. И ничуть не удивился, когда тоненькие ручки обвили его шею, сжимаясь стальным кольцом на ней, выжимая из него воздух. Он воспринял это почти равнодушно, скорее разочаровался бы, если бы ничего не произошло. Перу только не место было на мшистом полу. Колдун хрипло смеялся, задыхаясь и слушая, кто с ним говорит, как говорит. Впору было бы ещё громче смеяться той страсти, которая жила теперь в маленькой куколке, так терпеливо изучавшей человеческие эмоции. Что же, теперь у неё была прекрасная учитель, которая способна была показать всю изнанку затаенного желания и воистину женской ревности. И, видит Ворон, он её хотел получить, всю, без остатка. Он видел не субтильную Энни, белую акробатку, белесую, как моль, когда она без грима, он смотрел сквозь ее кожу, видел сквозь её плоть то, что сейчас действительно жило в ней.
Вместо смеха выходил лишь хрип, а вместе с воздухом выходила и способность сопротивляться. Только он не строил иллюзий - победить физически он не мог, потому погружался в себя, ища отражение внутри, в том яде, что тёк по венам, пока не перестал почти дышать, а лицо девочки не стало достаточно близко, чтобы он смог дотянуться до её губ, забирая уже её воздух себе.
- Ты права, - сложно подавить страсть к тому, что заставляет глаза гореть от возбуждения. Таковой для Леонхарта была магия в чистом виде, а теперь она стояла рядом с ним, существо из плоти и крови, существо с женской соблазнительностью. Потому колдун снова закрыл глаза, расслабляясь и собирая силы, чтобы победить самого себя, разделившегося с ним и ставшим женской сущностью. Девочка отлетела от него сначала просто в сторону, когда он смог взять себя под контроль, а потом, повинуясь движению его руки, как тряпичная кукла (какая шутка) отлетела к стене, чтобы ветви тут же оплели её, заковали в кандалы. - Ты меня не предашь и останешься со мной.
За креслом-троном шелестели седые мотыльки, задумчиво шевеля усиками и подбираясь всё ближе. Но он оставил их без крови, заставив себя встать и поднять с пола оброненное перо с острым стержнем.
- Всё может закончиться быстро, - он сипел, но она его всё равно слышала. - И ты останешься со мной.
Он не видел Энни, он видел совсем другую женщину. Эту женщину он хотел. Её душу и тело, хотя у неё не существовало ни души, ни тела. Леон провел по её щеке пальцами, усмехаясь и медля. К чему спешить, если корни всё равно крепко держат девчонку?

+1

8

Я варю вишневое варенье,
Я люблю высоких и строптивых.

От удара спиной о стену Энни широко распахнула глаза и попыталась вдохнуть обратно выбитый из легких воздух, но не смогла. Она делала попытку за попыткой, с синеющими, хранящими чужой вкус губами глядя, как колдун медленно и неотвратимо поднимается со своего места. Она чувствовала себя сломанной, как будто под кружевами платья у нее по-прежнему были шестеренки, но только двигались они, прорубая себе путь в человеческом мясе. Ледяная комната стала вдруг ужасно жаркой, жарко было даже внутри головы, и багровые кровавые круги этого жара поплыли с испаряющимся кислородом перед глазами.
Она пыталась жить как человек, а теперь умрет как человек.
Бедная Суок шла по канату и упала. Ландышевые капли в чай принцу, чтобы избежать его поцелуев – и чтобы найти один, первый и последний, здесь. Не зря они всегда казались ей актом пожирания…
Я хочу уйти, подумала она, задыхаясь; ее оплетенные змеями-корнями руки бились как крылья беспомощной птицы в силке. Разум у нее спутался. То, что было второй ею, она раньше считала опасностью, но теперь опасностью был Леонхарт, а та наоборот пыталась ее защитить. Сделай ему больно, попросила она последней гаснущей искоркой сознания. Дай мне уйти…
Перестав биться, кукла уронила голову на грудь, и на лицо ей бессильно упали разметавшиеся светлые пряди. Но почти сразу же, буквально пару мгновений спустя, она подняла голову снова и посмотрела на колдуна кроткими голубыми глазами. Она больше не пыталась вырваться из пут и вслушивалась в то, что он сипел помятыми связками, с тихим звериным ожиданием. Пальцы Леонхарта ощутили под лаской крошечную улыбку; она доверчиво подалась к его ладони… и, извернувшись, прокусила ему руку до кости.
Этой он писать уже не сможет.
 - Ты хочешь посадить меня на цепь? - спросила Энни, как ни в чем не бывало пытливо склонив голову набок и глядя на хлынувший из раны черный поток. - Берегись, мой вороненок, вот так - я ведь могу и разлюбить тебя. Знаешь, что будет, если я тебя разлюблю? Чувство, когда все точки сходятся в одну, и этот поток силы проходит через все твое тело, и ты знаешь, что эта власть изменить мироздание сейчас принадлежит тебе одному... ты никогда его больше не испытаешь. Ты не будешь покинут, но станешь бесполезнее гнилой колоды. Маг, нелюбимый магией - что может быть печальнее?
С Леонхартом говорила не просто магия - с ним говорила магия незавершенного заклятья, с каждым упущенным после чтения часом тяжелеющая срастающимися вместе каплями ртути. Она была древней, она была темной, она сутки напролет сжимала круги вокруг двери, за которой ее ждал чародей. И, как и любая женщина, она считала, что лучшая плата за нее - это его сердце и его кровь.
Его сопротивление казалось ей смешным и очаровательным. Всегда был изобретательным мальчиком. И страстным.
Распятая на темных корнях белая кукла едва заметно по-кошачьи потянулась в своих кандалах. Она знала, с какими мыслями он на нее смотрит. Что ж, нельзя сказать, что желание было не взаимным - за исключением того, что он хотел ею обладать, а она хотела разорвать ему глотку. По сути - одно и то же. Просто это он останется с ней.
Кричащие вороны смолкли. В комнате в безвременье тетивой натянулась острая напряженная тишина.
 - Ах, Леонхарт, не лукавь со мной, - пропела она с кокетливостью не жертвы, но палача. - Ты сам не хочешь, чтобы это закончилось быстро. Ну же, скажи, что ты ко мне чувствуешь.
[NIC]Anny Doll[/NIC][STA]и капли ртути возле рта[/STA][AVA]http://storage1.static.itmages.ru/i/16/1204/h_1480875344_8220850_a720d129d6.jpg[/AVA]

+1

9

Леонхарт ощутил на подсознательном уровне тот момент, когда Энни угасла, а её сознание оказалось занято полностью той, второй, куда более древней сущностью, а уже через пару мгновений ощутил это острой жалящей болью.
- Мерзавка, - на удивление буднично ощерился колдун, испытывая одновременно и боль, и стороннее любопытство экспериментатора, записывающего все изменения, которые происходят с ним после выпитого зелья. Кровь можно было бы остановить, но это была не совсем и кровь – черная жидкость, хлынувшая из прокушенной руки, смотрелась гротескно и естественно одновременно, потому что внутри него давно была эта тьма, скверная многочисленных убийств и законченных заклятий, но вместе с этой кровью вытекала и жизнь. Леонхарт поморщился, бережно укутывая покалеченную кисть в ткань длинного рукава, и парча тут же промокла, прилипла к коже, пробуждая чувство брезгливости. Одновременно брезгливости эстета, которому подсунули деревенские сапоги, и мага, который представил себя без магии, пустым и обесточенным, ненужной бутылкой из-под дорогого напитка, в раз превратившейся из бесценного сокровища в бессмыслицу. – Ты не разлюбишь меня, - хотя в этом никогда нельзя быть уверенным до конца, музы всегда славились непостоянством. – Потому что тогда некому будет любить тебя.
Алей-хоп! Как Энни делала изящные пируэты в воздухе, делая сальте и кувырки, так же театрально захлопнулся обоюдоострый капкан – Леонхарт не сможет без магии, но что станет с ней самой, когда она потеряет свой сосуд? Вино, лишенное даже простой бутыли, уйдет в песок без пользы и смысла, став не ценнее, чем та самая бутылка без вина. В этом то и вся суть – одно без другого не имеет смысла, не существует и ненужно. Но магия вырвалась из-за глупой любопытной девчонки, тяжелыми кольцами задавила его самого, не дописавшего заклятье. Энергия, выпущенная на свободу, не имела разрядки, билась птицей в клетке, калеча и себя, и клетку, и того, кто пытался ей помочь. Не было направления, не было задано цели – она, не найдя жертвы, принялась пожирать саму себя и своего создателя, как уроборос, не знающий ни смысла, ни пощады в своей жестокости. Леонхарт физически чувствовал кольца, которые его сжимают, мешают дышать и говорить, выдавливая капля за каплей воздух, черную кровь и жизнь.
Рука постепенно немела, а разум плыл, уходил в туманные воды мрака, в который он когда-нибудь всё равно попадет. Но не сегодня, хотя понятия «сегодня» в безвременье не существует, оно не успело зародиться, оно только умерло.
- Ты задохнешься, - а он уже задыхался, но плотоядно посматривал на хрупкую девичью фигурку, обретшую повадки и соблазнительность, которым позавидовала бы Марджана. – Канешь в небытие, рассыплешься прахом и вернешься туда, откуда пришла, где никто не воззовет к тебе. Ты ведь не этого хочешь, ты ведь не хочешь закончить так быстро?
Он возвращался к тому же вопросу, что и раньше, но с другой стороны, уговаривая её как настоящую женщину, похотливо смотрящую тебе на губы, извивающуюся под твоей ладонью, но ускользающую и строящую недотрогу, сопротивляющуюся, но желающую тебя даже больше, ты сам её хочешь.
- Но если я допишу, то получишь новый облик, новую грань, - надо было спешить, но рука в Леона рабочей оставалась одна. Если девчонка не захочет помочь, то придется ломать Кашнуру куклу. Кашнур расстроится.

+1

10

- Я уйду к другому! – заносчиво рассмеялась кукла в лицо колдуну. Рот у нее был перепачкан темным – кровью, хлынувшей из ладони Леонхарта, когда она ее прокусила.
Что за типично мужские мысли – будто женщина не сможет жить без него, единственного и неповторимого? По мирам, в которых течет магия, полным-полно таких же любознательных светлоголовых мальчиков, мечтающих о силе, мечтающих о тайне, мечтающих о тьме. Пусть она и потомится немного, но рано или поздно один такой мальчик, или девочка – так ли важно, главное, чтобы человек был хороший, - спустится в какой-нибудь заброшенный подвал, найдет обрывок свитка на чердаке, включит в тишине потрескивающую запись на пластинке…
О нет, вороненок Кромахи был не единственным. Ей может понравиться путешествовать. Из дома в дом, из разума в разум, и везде оставлять за собой только смерть и ползущие по стенам корни. Стать тянущейся по истории черной дырой, выгрызающей пространство жизни и впускающей из прорехи болезнь и скверну.
Она посмотрела на Леонхарта глазами, которые больше не были голубыми – радужку и белки полностью затянула антрацитовая пленка, и в окаймлении из светлых девичьих ресниц колдун видел в этой пленке, как в зеркале, два своих умирающих отражения. Одно из них было иссохшим и дряхлым, полностью обескровленным, и кожа слезала с его бурых мышц мумии ветхими белыми струпьями. Второе было юным, перепачканным сажей, заплетенным рассыпающимися на глазах ветвями сожженного вишневого дерева. И легкие обоих сомкнулись непроходимой чащобой, не впускающей внутрь ни единую частицу кислорода.
Путы на ее руках слабели пропорционально тому, как текла вниз струйка крови из угла губ колдуна… И тут все замерло: и движение густой тяжелой капли, и сжимающаяся удавка, и могильный холод, ползущий от запертой двери кабинета модельера в реальном мире.
- Облик, - повторила Энни. Чем можно соблазнить бесплотное, как не плотью? – Да, я хочу облик. Хочу воплощаться, менять форму, ходить по земле.
Брать контроль над чужим телом, как над этой бедной любопытной девочкой – весело, но так приелось. Возможность вылепить себе форму и влезть в нее как в одежду, не завися от случайных попутчиков – это было совсем другое.
- Ты меня уговорил, - мурлыкнула она, и сморгнула из глаз две леонхартовых смерти, оставив только одного – перед собой. Дернув руками, она легко высвободила их из корней и взяла в ладони его перебинтованную грязной парчой кисть. – Ты допишешь заклинание так, как я сказала, и будешь жить. Мы напишем его вместе, я и ты. Оно отпечатается на каждом из нас, и тогда мы никогда друг друга не покинем. Видишь, как я тебя люблю?
[NIC]Anny Doll[/NIC][STA]и капли ртути возле рта[/STA][AVA]http://storage1.static.itmages.ru/i/16/1204/h_1480875344_8220850_a720d129d6.jpg[/AVA]

+1

11

У магии действительно было женское лицо, хотя это из-за того тела, в которое она вселилась, но у неё были и женские повадки, причуды и капризы. Всякий раз, когда женщина кричала, что уйдет к другому, она уходила к точно такому же, меняя вторичные формальные признаки, имена, но всякий раз возвращаясь к одному и тому же бесу в разных оболочках.
С магией было точно так же, только куда более сокровенно, напоминало старый миф о том, что боги, прогневавшись на людей, разделили их на две части, мужчин и женщин, заставив всю жизнь искать свою половинку. Как бы она сейчас не куражилась, не тешила себя сладостными мечтами о том, что она найдет кого-то другого, всё должно было померкнуть.
Пока мерк свет в глазах колдуна, задыхавшегося и разглядывавшего свою смерть в двух обличиях в антрацитовых глазах куколки. Каплю за каплей, она выдавливала из него воздух, могильный холод расползался вместе с корнями, просачивался в реальный мир. Там, если кто-то осмелится открыть дверь, найдут иллюзию и тело, не увидят подреальность, которую он успел создать, если только Кашнур не придет искать. С ветвей падали вороньи перья вместо листьев, но тишина была мертвой.
И всё же женщины, особенно после нескольких веков, не обладают романтичностью, обманчиво привлекающей в молодых девочках. Женщины, по своей сути, всегда торговки, каждый шаг через сделку – цветы в обмен на улыбку, дорогие подарки в обмен на благосклонность, кольцо и жизнь вместе с ним в обмен на обещание любви и наследника. Иногда что-то можно было получить в долг, но проценты потом могли оказаться очень высоки. И только те, кого мужчины лишают возможности торговаться, забирая все необходимое силой, злятся. Злятся не из-за силы, а из-за упущенного торга. И любую женщину можно купить, разве что цена у каждой из них разная. Эта купилась на плоть.
Леонхарт медленно втянул воздух носом, ощущая, как отступает могильный холод, медленно, но неуклонно. Мысли снова прояснялись, но голос, кажется, ещё не вернулся, вместо него выходило лишь надсадно сипеть. Вдох-выдох. Он кивнул взявшей его за руку девочке – писать теперь нужно было аккуратно, вдумчиво. Колдун наклонился, чтобы поднять перо и потянуть немного время. Время играло против него, но здесь времени не было, мерзавка-магия слишком хотела получить обещанный подарок, а ему нужно было ещё несколько секунд, чтобы окончательно избавиться от смертельного шлейфа в сознании.
- Конечно, ты сможешь принимать ту форму, которую захочешь, - обещания – залог успешных отношений с женщинами, но с некоторыми их приходится выбирать. Кровь из прокушенной руки течь перестала, от нечеловеческого прикосновения даже можно было урвать крупицу тепла. Леон знал, что сейчас его залатают и не тронут. – И любить я тебя всегда буду, а потом, когда придет моё время, ты ведь останешься с моим ребёнком?
Впрочем, это было не так важно. Важны были строки на вишневом дереве – куда больше объединявшем их двоих, чем письмена на руках. Ствол сочился кровью, буквы пылали ярче с каждой новой строчкой.
Из этой крови и своей, собранных в пригоршню и смешанных, из вороньих перьев, воздушных белых цветов вишни и древесных корней он лепил оболочку, которая могла бы принимать любую форму, которую пожелала бы его магия. Но первым обликом был женский, куда более подходящий для неё, чем тело девочки-подростка:
- Прошу, - как если бы приглашал даму пройти с ним в следующую комнату, он предложил ей сменить тело. И уже в этом облике она могла бы дописать свою часть заклинания. – Но поспеши, потому что оно может разрушиться, если не закрепить его последними строками заклятья, - это была его гарантия выжить, если бы его возлюбленная магия решила перехитрить создателя и друга. Тело куколки потом придется чинить, меняя память и стирая все воспоминания о том, что происходило в несуществующем мире. – Ты довольна, душа моя?

0


Вы здесь » Once Upon A Time: The magic of the North » Дорога в прошлое » Das Weiße Blut


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно